Погнали по Вене: второй район [ЛОНГ]

Значит, второй район Вены, он же Леопольдштад. Место, где синагоги трутся плечом к плечу с хипстерскими кофейнями, а на пляжике у Донауканала ты можешь и пиво хлебнуть, и вонючего наркомана встретить — всё, all inclusive. Я тут в молодости панковал и «стрелял» сигареты у прохожих и даже как-то кошелёк с 600 евро нашёл. Район с тех пор, конечно, преобразился, но дух бродяжничества и лёгкого безумия остался — только теперь его за 12 евро подают в био-бургере. Так что если хочешь увидеть, как еврейские традиции, турецкий базар и берлинский стиль устроили тройничок — добро пожаловать, но держи кошелёк при себе. Подписывайся, если ещё нет и приятного прочтения😎

Короче, в 1850-м Вена сказала: «Хрен с ним, давайте уже этих всех сельских к себе в город притянем». Взяли — и впихнули пригороды в город, как старую мебель в новый особняк. Так появился Второй район — Леопольдштадт. Назвали, понятно дело, в честь самого кайзера Леопольда Первого. Засунули туда не только его, но и Егерцайле, Пратер (да, тот самый с колёсиком «оборзения» и турецкими орками в белых кроссах), Бригиттенау, а также куски Асперна и Кайзереберсдорфа. Ну, типа, чтоб не пропадало добро.

Изначально границы были, как у моей первой девушки — неопределённые. Но в 1875 году власти чётко сказали: «От Дунайского канала до правого берега Дуная — вот вам, блин, граница!» И всё стало ясно как белый день.

А потом, в 1900-м, местные политиканы, которым, видимо, было скучно, попросили: «А можно мы тут, на этом острове между Дунаем и каналом, отдельно посидим?» Им такие: «Да хрен с вами, отделяйтесь». Так появился 20-й район — Бригиттенау. Маленький, но гордый. Ну а что — у каждого мужика должен быть свой остров. Правда, чаще всего он в гараже.

В 1905 году, чтобы совсем всех запутать, куски на левом берегу Дуная впихнули в Флоридсдорф, 21-й округ. И всё — второй и двадцатый перестали быть крайними пацанами на районе. Вена расползлась, как тесто для блинчиков, и теперь у каждого района своя фишка. Ну а потом — 1938-й. Не спрашивай лучше, год был так себе.

Но факт: району «прихлебателю» Кайзермюлен сказали — «съебал отсюда нахуй» — и сделали его отдельным районом. Там теперь, кстати, ресторан «Кайзермюлен» стоит в котором мы празднуем годовщину нашей свадьбы.

Где-то в конце 1200-х на дунайских островах впервые появились люди. Видимо, пришли такие чуваки, посмотрели по сторонам и решили: «А хрен с ним, тут и поселимся». Романтика. Острова тогда были не просто песочными пляжами, а стратегически важной хренью, потому что Вена — город с яйцами, всегда у кого-то поперёк горла стоял.

В 1361-м мост построили. То есть, чтобы ты понимал, это не просто две доски через лужу, чтоб телега не увяла, а первый нормальный переход между островами. Типа, люди такие почесали репу и подумали: «А может, пора уже инфраструктуру мутить, а не только вино глушить и на турков срать?»

А в 1439 году вообще бахнули какой-то инженерный шедевр — мультибридж, мать его. Соединили всё: Гаусплац, остров, Дунай. Гугли, если не веришь. Именно на этой территории — около Таборштрассе и Верхней Аугартенштрассе — началось первое приличное поселение. То есть уже не просто «шалаш и коза», а нормальные хаты и, скорее всего, первая таверна со шнапсом из репы или тыквы.

Но потом пришли турки. Не те, что сейчас делают лучший кебаб в Фаворитене, а другие — с саблями и агрессивным намерением устроить «османский Airbnb». В первую и вторую турецкую осаду Вены район выхватил по полной программе. Ещё и Тридцатилетняя война добавила, как в пьяной драке на фестивале: сначала по печени, потом в глаз, потом бутылкой по куполу. Район разгромили так, что от былого комфорта остались только руины и обгоревшие грабли.

Но Вена, как и мой дед после тяжёлого похмелья, умеет подниматься. В 1766 году открыли Пратер. Не парк, а долбаный эпицентр веселья! Официально — император подарил его людям. По факту — народ начал туда ломиться, как на open-air с бесплатным входом. Колесо обозрения, пиво, вино литрами, цыганский оркестр и романтика в кустах.

А теперь внимание: в этом самом Пратере прошли мои годы панковской молодости. Мы с пацанами выносили туда колонки, цепляли гитару, рёв усиливали по максимуму, и долбили каверы на Napalm Death, Slayer, Rompeprop и Metallica. Пиво — в рюкзак, сиги — за ухо, и понеслась душа в ад. Люди, бывает, подходили и кидали нам пару монет, а бывает — полицаи приезжали и вежливо так предлагали «хватен зи шмотен, уёбэн зи битте!» Даже оди раз в участок отвзли за нарушение общественного порядка. Мы их уже по голосу узнавали.

Если ты думаешь, что Леопольдштадт с самого начала был таким бодрым районом, где кофейни, велодорожки и йога с видом на канал — то неси сюда карту, я тебе покажу, как оно было на самом деле. Потому что в середине 19 века этот район был не просто «вторым», а, блин, второсортным. Мокрым, заболоченным, и регулярно получающим люлей от природы.

Но сначала про хорошее. В 1850 году Леопольдштадт стал официальной частью Вены — приём, так сказать, в высшее общество. И тут же началась движуха: в середине века бахнули Северную линию и Северную станцию — на тот момент одну из самых модных железнодорожных хреновин в Европе. Типа, как сейчас метро без кондиционера — технологическое чудо и одновременно проклятие.

Пока народ восхищался паровозами, Дунай такой сидел в углу и шептал: — «Ща, бля, подождите, я вам тут устрою... водичкой»

И вот оно, наводнение 1862 года. С 30 января по 6 февраля район буквально поплыл нахрен. Улицы стали каналами, дома — островами, а лодки — единственным транспортом. Некоторые источники пишут, что воду черпали ведрами. Ну, ведрами... я думаю, там уже просто сидели на крыше с вином и ждали конца света. Кто в баркас — кто в барокко.

Но австрийцы, упрямые, решили, что «нахрен эту стихию», и с 1870 по 1875 провели регулирование Дуная. Не знаю, как они это сделали, но подозреваю, что где-то в архивах лежат чертежи с надписью «Дунай: Блицкриг». После этого Дунай стал вести себя чуть культурнее, и район — внезапно — начал процветать. Дома, трамваи, бары, шлюхи — ну, как в нормальном живом месте. Гулять стало где, топить стало некому, ну красота!

До 1938 года главное русло Дуная шло через Леопольдштадт. Представь себе: ты живёшь, пьёшь кофе, а мимо тебя течёт главная река Центральной Европы. Романтика, если не считать, что периодически она тебя заливает, как твой полоумный сосед, который решил сделать у себя в зале бессейн.

Так вот, если ты сегодня катаешься по Леопольдштадту на велике и думаешь, что тут всегда так было — знай: всё это стоит на остатках наводнений, турецких люлей, бетонных фантазий и упрямства венских городских сумасшедших. И если Дунай в очередной раз решит, что пора, — ни твой кофе, ни твой вай-фай не спасут.

Короче, решили как-то построить пять мостов, как будто в покере «мост» собирали. Вот тебе Флоридсдорфер Брюке, самый родной, через который я с 2007 по 2009 год на велике, в трамвае, и, иногда, в морально разложенном состоянии катался в колледж. Мост старый, но надёжный, как мой дед. Стук колес, трясучка, вид на реку, запах чего-то непонятного от воды — романтика, блядь.

Потом пошёл Кронпринц-Рудольфс-Брюке — с таким названием даже мост звучит, как будто его построили специально, чтобы на нём кто-то разнес себе колено во время революции. Потом Нордбанбрюкке и Нордвестбанбрюке, которые звучат, как будто ты с утра читаешь диагноз в поликлинике: «У вас лёгкая форма нордбанбрюккита, примите аспирин и не стойте под дождём». Ну и Штадлауэр Брюке на Остбане — тихий рабочий мост, без амбиций, но с характером.

А теперь внимание: Северный вокзал на Пратерштерне. Не какой-то там вокзальчик, а мать его вокзалище! Самый важный в Австро-Венгрии, потому что соединял Вену с Моравией, Силезией и Галицией. Грузы, уголь, водка, крестьяне, курицы, цигане, военные — всё через него. Была такая движуха, что если бы ты там постоял минут 15, у тебя уже были бы блохи, пачка писем из Львова и польский паспорт.

И вот так, между прочим, 2-й район стал не просто районом, а таким мостом между правой и левой Веной — буржуйской и рабочей, сытой и пьяной. Всё, что шло по мостам, всё упиралось в Леопольдштадт. И если раньше тут были огороды, плавни и мужики по пояс в воде, то теперь — автострады, бетон и пробки в 7:45 утра.

А ещё — Пратер. Ну, ты его знаешь. Колесо обозрения, парк, сосиски по семь евро и туристы, которые искренне верят, что тут снимали Джеймса Бонда. Через этот Пратерштерн шла дорога, которая вела во 2-й район, как красная дорожка на премьере дешёвого порнофильма. Всё крутилось, сверкало и обещало удовольствие — а на выходе пробка, усталость и запах жареного лука.

Был у нас тут момент славы, прям как у той группы, что распалась после первого альбома. Год 1873, и Вена, как твой батя перед приездом тёщи, начала судорожно убираться, строить павильоны и показывать, что у нас тут не только шницели и Моцарт.

И да, всё это — Всемирная выставка. Та самая. Съехались всякие важные рожи со всего света, кто в цилиндрах, кто в восторге, а кто просто бухать приехал. Району дали пинка под зад — в хорошем смысле, чтоб начал развиваться. Построили Ротонду (Rotunde) — круглое чудовище архитектурной мысли, которое стало самой большой купольной постройкой в мире. Жаль, потом сгорела. Типа как первая любовь — сначала ах, потом трах, потом пепел.

А теперь — баня. Но не просто тебе банька с берёзовыми веничками и дядей Колей, который пердит в парилке. Нет, РИМСКАЯ БАНЯ на Штадтгутгассе. Построена была с размахом, как будто туда Цезарь лично в трусах должен был зайти. Самая большая паровая баня в мире на тот момент. Там парили не только тело, но и мозги — чтоб ты знал, сюда шли отдохнуть, поболтать, помыться, а иногда и... ну, ты понял, всякое случалось под паром.

Но потом пришёл 1945 год, и Вена внезапно стала не Вена, а театр абсурда под названием «оккупация». И наш район попал в советский сектор. Баня, как и положено хорошей советской истории, превратилась в грустную легенду. Сначала её перестали топить, потом там кто-то что-то забыл, потом дверь заколотили, а потом снва открыли — и там, опа, уже офисы, мастерские, склады и одинокий чайник с советской надписью «кипяток для товарищей».

Ладно, тут шутки в сторону. Потому что есть в истории вещи, про которые ни с юмором, ни с матом особо не порасскажешь, хоть я и попробую, чтобы вы не забывали — какая хрень тут творилась.

Вот у нас, значит, Леопольдштадт — район, который в своё время называли «Маззесинзель». Это типа «Остров мацы», и нет, это не из рекламы кошерных сухариков, а язвительное говно, которым антисемиты бросались направо и налево. А всё потому, что тут жило хренова гора евреев — умных, с мозгами, с бизнесами, с культурой.

А потом пришли нацисты. В 1938-м, когда вся Австрия коллективно обосралась и решила покрасить себя в коричневый, начался ад на земле. Людей лишали квартир, магазинов, свобод, семьи, жизни. Еврейские лавки громили, синагоги жгли, людей тащили в гестапо, как будто это бесплатный тир. И если ты не смог свалить из этого пздца

— всё, приехали.

Апрель 1945-го — Вена вот-вот будет освобождена, Красная армия уже топчет ботинками окраины, но нацисты в истерике продолжают убивать. На Фёрстергассе, буквально за пару часов до того, как пришли советские солдаты, расстреляли евреев, потому что у фашизма нет ни совести, ни тормозов. Только страх и ненависть.

А теперь вот идёшь ты по Аугартену в 2025-м, жрёшь круассан, пьёшь кофе — и смотришь вверх, а там башни. Зенитные, бетонные махины, которые торчат, как пальцы дьявола посреди зелени. Строили их не руками бравых австрийских строителей, а подневольными рабочими — рабами, по факту. Эти башни — не просто архитектурный сюр. Это напоминание: вот до чего доходит человек, если его вовремя не ударить по башке здравым смыслом.

А между Пратерштерном и Колесом обозрения — бункеры. Да-да, те самые, в Kaisergarten, где нынче детишки пинают мячик, а раньше сидели озверевшие от страха солдаты и ждали, когда начнёт падать сверху. Вот такая у нас тут смешанная архитектура: карусель, сосиска и бетонный бункер.

Знаешь, у меня на панк-концертах и тусовках тоже бывало всякое — и бейcбольные биты, и разборки, и ментовки, но такого зла, как в те годы, не придумаешь даже в самых чёрных текстах Dead Kennedys. И именно поэтому — я помню. Не потому что модно, не потому что по учебнику. А потому что если забудем — завтра какой-нибудь утырок опять скажет, что "можем повторить".

К середине 19 века весь этот клочок между Дунайским каналом, Пратерштерном и Аугартеном начал по-тихому обрастать людьми, как пельмени — сметаной. Народ прёт, дома лезут, но островной характер всё ещё держался — будто район до последнего притворялся, что он тут не навсегда. Типа: «Я вообще-то временно, просто посижу, и уйду». Щас, ага. Потом пришли умные головы, взяли и урегулировали Дунай (1870–75), а вместе с ним — и весь этот бардак. Район наконец-то обрёл хоть какую-то форму. Ну, кроме Бригиттенау и Кайзермюлена.

А теперь, внимание: в 1859 году (да-да, ещё до айфонов и даже до бабки с кошкой у подъезда), тут построили соединительную линию городской железной дороги. И с тех пор район как будто пополам херакнули. Пратерштерн стал такой себе пограничной будкой — с одной стороны старье, с другой — новьё. Типа как ты в молодости был панком с синим ирокезом, а теперь ходишь в стогом костьюме и бежевом пальто» — снаружи другой, но душа всё та же.

В 1962-м туда воткнули станцию Praterstern как пересадочный узел. И началось — поезда, народ, трафик, студенты с глазами как у совы. А в 1991-м, на Große Sperlgasse, открылся музей преступности. Прямо в духе района: от кайзеров — до чуваков с ломами. Экспонаты там такие, что после пары залов даже местные гопники становятся философами.

В 1992–98 годах мощно долбанули стройку электростанции Фройденау. Типа экологично, типа прогресс, но больше похоже было на гигантский муравейник.

А в 2003-м взяли и полностью перестроили выставочный центр. Наконец-то! А то прежний был такой, как будто там проводили симпозиумы по скуке. А вот в 2004 году реконструировали «Эрнст-Хаппель-Штадион» — и это уже серьёзно. Место, где можно поболеть, пореветь кричалки типа "не любишь нас - ты пидарас", пожрать колбаски и поматерить арбитра на игре ФК Австрия Вена против Рапида.

Короче, район за сто с лишним лет превратился из островного нытика в бодрого урбан-старпера, который видел всё, выжил везде и может рассказать, как в 90-х тут ещё были пивные киоски, где наливали втихаря шнапса на донышке — и не спрашивали паспорт. А теперь тут кофе за 5 евро и каршеринги на каждом углу.

Короче, этот герб — как семейный татуаж, который таскают с 1903/1904 года, сделал его чувак по имени Хуго Герард Стрель, который явно не пижон, а нормальный дядька, который шарил в гербах. В 1904-м он уже был практически такой, как сейчас, только тогда ещё не было этой современной блёстки — золотые и серебряные цвета тогда были настоящими металлами, а не этими бледными жёлтыми и белыми красками, как в 2015-м.

Герб этот — трихвостый монстр, разделённый на три части, будто трёхэтажный бургер. Там намешаны гербы бывших пригородов — Леопольдштадта, Егерцайле, и ещё мосты, которые соединяли всё это хозяйство.

Тут святой Леопольд. Чувак в синей рубахе, золотым мечом и красным плащом — вообще классика жанра. Он стоит на зелёном лугу, на серебряном фоне — как будто пришёл покуражиться на пикник. В одной руке держит макет церкви — видимо, чтобы показать: «Это мой район, сука!», а в другой — герб старой Австрии, с пятью золотыми орлами на синем фоне. Священный тип, покровитель всей этой чертовой приходской церкви Леопольдштадта. Не зря его так почитают — чисто потому что без него здесь полный капец был бы.

А тут олень Hubertus. Но не просто олень, а олень на трёх ногах — что-то типа мутанта из Fallout, только на гербе. И эти рога — двенадцатиконечные, как будто у него свой маленький рождественский венок на голове, а между рогами — золотой крест, чтобы показать: охота у нас не просто так, а с Божьей благословляющей помощью. Этот олень — символ охотников и охоты, типа «Братья, вперёд!», только без этих скучных GPS-охот и дронов, а по-старинке, с луком и стрелами.

И самый трэш. Красный язык в золотом нимбе на синем фоне. Сам нимб украшен пятью звёздами — как будто этот язык так много болтал, что звёзды прилетели его успокоить. Этот язык — символ святого Иоанна Непомука, который, как легенда гласит, утонул в Влтаве за то, что не сдал свои тайны, не рассказал конфиденциальную инфу, короче — был настоящим бро, который держал язык за зубами. Вот за это его и вознесли в небеса с нимбом и звёздами. Типа: «Молчишь — живёшь, чуваки!»

В общем, герб — это такой культурный салат из истории, религии, охоты и городских легенд, поданный в форме символов, которые даже твой панковский мозг способен понять без перезарядки. И не надо тут эти тонкие намёки — всё по-братски, жёстко и с уважением к корням, потому что если не знать, кто тут был и что значил, то ты просто хер в этих исторических делах.

Вот так и живём — с гербом, который не просто картинка, а целая история с мечами, оленями на трёх ногах и языками, которые держат при себе свои тайны. По кайфу, ага?

На этом, братцы, я закрываю тему с Леопольдштадтом — этим вторым районом Вены, где гербы круче, чем твоя последняя попытка сварить кофе. Честно, давно там не шатался, надо бы наведаться, погулять вдоль Дуная, подышать этим влажным венским воздухом, который пахнет одновременно сыром, пивом и какой-то древней историей, что прилипла к стенам домов, как собачья слякоть после дождя.

Спасибо, что читаете и комментите!

Увидимся, бандиты!

#жизнь #лонг #история #вена