Логические бомбы Грега Игана

Три образцовых НФ-головоломки австралийского писателя.

В 90-х годах австралийский фантаст Грег Иган опубликовал цикл «Субъективная космология». В него вошли три романа: «Карантин», «Город перестановок» (или «Город пермутаций») и «Отчаяние». Романы связаны друг с другом только тематически: в каждом рассматривается скрытое влияние сознания на физический мир. «Город перестановок» получил премию Джона В. Кэмпбелла за лучший научно-фантастический роман и номинировался на премию Филипа Дика. Позже Иган написал еще много сильных книг в жанре твердой НФ и пишет до сих пор, но мне хочется остановиться на его первой трилогии и рассмотреть ее подробно.

Об Игане я узнал из интервью писателя и популяризатора науки Клиффорда Пиковера. Он назвал один из романов австралийца «мистическим транспортом», имея в виду, что научные концепции в нем служат мостом к философии и метафизике. Мне больше нравится думать об идеях фантаста как о «логических бомбах». Из его книг читатель как бы скачивает себе в мозг компьютерный вирус. Задумаешься об идее слишком глубоко — и прощай здравомыслие. Посмотрим, удастся ли мне заразить читателей, близко не знакомых с Иганом, тем же научно-философским троянцем.

Внимание: в тексте присутствуют спойлеры, трансгендеры-анархисты и квантовый панк.

Грег Иган гордится тем, что в интернете нет его фотографий. Его книги не экранизированы, да это и вряд ли возможно (есть только короткометражный фильм по рассказу «Аксиоматик»). Но так как 56-летний австралиец, – дипломированный программист, разбирающийся в компьютерной графике, то в качестве иллюстраций используем кадры из абстрактных 3D-мультфильмов японского художника Кухея Накамы. Кстати, Иган сам создает математическую визуализацию. Его интерактивные приложения можно посмотреть здесь.

Роль наблюдателя в квантовой механике – одна из самых злоупотребляемых научных концепций XX века. Вместе с многострадальным котом Шрёдингера и многомировой интерпретацией она – джазовый стандарт фантастики и научпопа. Тем удивительнее видеть, как оригинально Грег Иган поворачивает тему.

Частный детектив Ник Ставрианос живет в мире, где звезды потухли. В 2034 году Солнечная система по неизвестным причинам погрузилась в «Пузырь» – щит, не пропускающий свет. Ник расследует исчезновение женщины Лоры из запертой палаты психиатрической лечебницы. Помогают ему «нейронные моды» – модифицированные наномашины, запущенные в сознание и позволяющие управлять своими эмоциями, а также прокачивать навыки.

ДАЛЬШЕ СПОЙЛЕРЫ

Расследование выводит Ника на организацию под названием Ансамбль. Ее инженеры разработали нейропрограмму (так называемый «айгенмод», или «мод чистых состояний»), которая позволяет управлять коллапсом волновой функции. Выглядит это как телекинез: испытуемый получает возможность изменять вероятность квантовых событий, например, отклонять ионы серебра в магнитном поле. Иган иронизирует над собственной научностью (перевод Л. Левкович-Маслюк, Е. Мариничева):

Тут австралиец переходит в турборежим и выдает ликбез по проблеме измерения в квантовой механике. В мире романа сознание человека оказывается тем местом, где происходит коллапс волновой функции. Другие разумные существа во Вселенной жили в суперпозиции состояний, без всякого коллапса. «Пузырь», в который инопланетяне заключили солнечную систему, был призван не дать землянам нарушить суперпозицию и выбрать один-единственный космос.

Так объясняется «Карантин» из названия, но до сих пор неясно, куда делась Лора. Детектив крадет таинственный нейромод. Теперь он может на собственном опыте узнать, каково это – пребывать в «размазанном» состоянии, то есть в суперпозиции собственных мыслей, чувств и действий. И каково это – знать, что твой опыт создается ретроспективно, лишь после осуществления коллапса. («Настоящего как такового не существует, настоящее – это то прошлое, которое мы смогли сделать единственным».)

Читателя поджидает еще множество квантовых головоломок. Как работает время в «размазанном» состоянии? Может быть, пока коллапс не случился, прошлое можно менять так же, как и будущее? («...Динозавры, возможно, никогда не существовали в привычном для нас смысле. Просто однажды появилось некое млекопитающее и сделало наше прошлое определенным и единственным, схлопнув все бесчисленные версии в уникальный путь эволюционного развития».) Далее, каким образом происходит переход от суперпозиции самостей к одному-единственному Я и что случается со всеми альтернативными Никами? С ужасом герой осознаёт, что каждую секунду участвует в массовой резне собственных копий. («Быть человеком – значит непрерывно истреблять бесчисленное множество тех, кем мы могли бы стать».)

В какой-то момент может показаться, что Иган перекладывает на читателя труд по сочинению романа: вот вам десятки вариантов развития темы, каждая с головокружительными последствиями, а теперь сами схлопывайте волновую функцию книги и выбирайте, о чем вам почитать.

СУПЕРСПОЙЛЕР

В конце Ник все-таки выслеживает пропавшую Лору – и узнаёт, что она пришелец, обитатель «суперпространства» за границами Пузыря. Хотя инопланетяне, всегда пребывающие в «размазанном» состоянии, поместили нашу планету в карантин, один из них решил оставить для землян весточку. Этому миссионеру удается закодировать себя в личность душевнобольной Лоры. Женщина получает возможность откладывать коллапс волновой функции без всякого нейромода. Это и позволило ей покинуть запертую больничную палату. Точнее, она большую часть времени находилась вне ее, в «размазанном» состоянии по всей Земле, и только иногда схлопывала волновую функцию и оказывалась внутри комнаты.

Зачем пришелец провернул этот трюк? Чтобы позволить землянам выбраться из Пузыря, отказаться от коллапса волновых функций мира и вернуть себе полноту возможностей. Именно это происходит в конце, но не по воле Лоры, а потому, что «мод чистых состояний» распространяется среди миллиона жителей Нового Гонконга. Ник становится свидетелем «размазанного мира», в котором возможно всё: дети выращивают цветы взглядом, стены домов оказываются из живого мяса, с неба идет кровавый дождь. (Должно быть, именно этот фантасмагорический фрагмент заставил критиков придумать для «Карантина» уникальный жанр – квантовый панк.) Пузырь исчезает: люди видят звезды. Но помимо обычных звезд на небе появляются и альтернативные созвездия из параллельных историй. Их все больше и больше, и небо утопает в ярком свете.

Так заканчивается последняя глава, а в эпилоге Ник обнаруживает себя на руинах города, посреди трупов. «Размазанное человечество» предпочло вернуться в Пузырь, не присоединяться к суперпространству пришельцев. Но почему – остается загадкой. То ли люди, впервые столкнувшись с полнотой всех возможностей, не вынесли этого зрелища. То ли инопланетяне оттолкнули незваных гостей. А может быть теперь, после катастрофы каждый человек волен выбирать собственную квантовую альтернативную историю, и Ник, чтобы сохранить душевное здоровье, выбрал более-менее реалистичную.

КОНЕЦ СПОЙЛЕРОВ

Первый НФ-роман Игана получился неровным. В начале автор едет на второй скорости, в середине тащится на первой, в конце включает четвертую, ближе к завершению, как Фантомас, уходит в отрыв. Сначала это детектив, потом философская головоломка, потом вдруг отчаянная приключенческая литература. Тем не менее, уже в «Карантине» виден размах фантазии Игана. Физика для него – не набор готовых решений, а огромная игровая площадка, полигон для столкновения идей. Источник фантастики открывается не в космосе и не в компьютерах, а в самой ткани реальности, которую квантовая механика делает насквозь парадоксальной.

Для меня главной вирусной составляющей романа стала идея «размазанного Я», smeared self. Помимо временных парадоксов и размышлений о судьбе квантовых копий, эта концепция предлагает удивительное объяснение механизма творчества: пока художник в одиночестве, он существует в суперпозиции всех своих вариантов. Но стоит кому-то появиться, как они схлопывают его волновую функцию и происходит выбор единственной картины, единственной мелодии, единственной истории. Некоторые художники словно научились запечатлевать на холсте этот момент множественности. С полотен Пикассо на нас смотрят женщины, которым не за чем выбирать один-единственный вариант самих себя.

В русском издании второй роман Игана получил название «Город перестановок» (пер. Владислава Зари). Это правильный перевод математического термина в оригинале («Permutation City»), но в нем полностью теряется таинственность и звучность. Поэтому, чтобы сохранить дух оригинала, для себя я называю книжку «Город пермутаций».

То, что Иган в своем первом романе проделал с квантовой механикой, во втором он провернул с идеей жизни в виртуальном мире. Этот фантастический троп был настолько заезжен к концу прошлого века, что казалось, из него нельзя извлечь ничего нового. Однако Игану это удается с блеском.

Пол Дарэм работает над теорией Пыли. Она гласит, что после смерти сознание не исчезает, а находит себе новую вычислительную среду. Разум продолжает функционировать, как программа, записанная на новый носитель. В качестве такого носителя подойдет любая достаточно сложная система. Необязательно, чтобы новые логические элементы, как нейроны, находились в одном месте. Первое слово этого предложения я могу подумать с помощью бактериального бульона на планете в созвездии Змееносца, второе – с помощью суперкомпьютера в Японии, третье – с помощью пылевого облака в центре галактики, и так далее. Отсюда и название «Теория Пыли»: после смерти сознание как бы собирает себя из пыли.

(Кстати, согласно этой парадигме, математика и физика полностью совпадают. Точно такой же взгляд сегодня отстаивает Макс Тегмарк. Мультивселенная – огромная вычислительная машина. Если что-либо математически возможно, то это существует. Если в момент смерти самосогласованность сознания не нарушается, значит, оно просто меняет адрес в памяти вселенского процессора – и вычисление продолжается.)

Но есть проблема: сознание, собирающее себя из пыли, будет в постоянной агонии, потому что не сможет зацепиться за знакомые реалии. Оно обречено прыгать из состояния в состояние. Поэтому Дарэм заказывает разработку специальной виртуальной среды, которая станет ареной для его «загробной жизни». Карманный мир будет состоять из двух частей: Города Пермутаций и маленького симулятора эволюции, чтобы не заскучать.

Программистке Марии де Луке предстоит придумать цифровые репликаторы – самовоспроизводящиеся организмы, которые обеспечат жителей Города каким-никаким развлечением. Чтобы найти деньги на проект, Дарэм продает богачам путевки на тот свет, примерно как в «Корпорации "Бессмертие"» у Роберта Шекли. Остается только запустить зерно виртуального мира на достаточно мощном компьютере – и резко остановить его. Согласно пылевой теории, симуляция продолжится без осложнений.

ДАЛЬШЕ СПОЙЛЕРЫ

Дарэм не сообщает Марии всех деталей своего проекта, но просит на всякий случай записать на компьютер ее собственную цифровую копию. Программистка понимает, что́ наделала, только когда находит бездыханное тело шефа. После успешного запуска симуляции он совершает самоубийство с целью оказаться в игрушечной вселенной – и доказать скептикам Теорию Пыли. Правда, только тем скептикам, кто проснется вместе с ним в виртуальной реальности.

Во второй части романа герои пробуждаются-таки в Городе Пермутаций. Мария находит Пола. Но вместо того, чтобы радоваться своему триумфу, он глубоко обеспокоен поведением системы. Искусственная жизнь, которой Мария населила виртуальный мир, вышла из-под контроля. Она эволюционировала до состояния разумных насекомых – и угрожает перевернуть все с ног на голову. Теперь уже не компьютерные насекомые едут зайцем в виртуальном мире людей, а наоборот – люди оказываются довеском к миру насекомых. Коллективный разум этих тварей превышает коллективный разум обитателей Города и начинает их стирать. Клону Марии приходится создать еще одну карманную вселенную – и скрыться в ней вместе с Дарэмом, чтобы там, уже в более спокойной обстановке, изучить законы виртуального мира.

КОНЕЦ СПОЙЛЕРОВ

Как и «Карантин», «Город пермутаций» содержит мощный философский заряд, на этот раз более социально ориентированный. Действие начинается в 2050 году. Любой человек может записать свое сознание на электронный носитель. Однако это не приводит к равенству. Виртуальное общество расслоено: богачи могут заплатить за полноценную послежизнь, а бедняки вынуждены ютиться по углам, довольствуясь остаточными вычислительными мощностями. Из-за этого их время оказывается ускорено: сознание просыпается только на один час в день или на один день в год. Цифровые клоны людей настолько рассинхронизированы с миром и с другими копиями, что единственный выход для них – как бы эмигрировать во внутреннюю Монголию, то есть порвать любые связи с миром. Появляется субкультура, которая называет себя «Нацией солипсистов»: для них навсегда замкнуться в персональной симуляции – версия райского сада, пугающе похожего на чистилище.

Есть в «Городе пермутаций» и потрясающий практикум по философии времени, который и стал для меня основной «логической бомбой» романа. В первой части Пол Дарэм экспериментирует с собственной виртуальной копией. Пол-2 просыпается внутри симуляции и выполняет задания Пола-1, сидящего перед компьютером в реальной мире. Тест очень простой: цифровой клон считает от одного до десяти. Но в памяти компьютера состояния его сознания просчитываются с паузами. Сначала это пять тысячных секунды между каждой цифрой, затем все больше и больше, наконец, десять секунд. Снаружи, для Пола-1, это выглядит так, будто графика в игре лагает. Клон говорит: «Один», – и замирает на 10 секунд. Говорит «Два», – и снова замирает. Однако субъективно для копии ничего не меняется. Как он считал 1, 2, 3, так и считает. Пол-2 начинает мучиться вопросами: что происходит в эти паузы? Что такое настоящий момент? Не происходит ли таких же неосознанных прыжков в реальном мире? А если бы происходили, могли бы мы их заметить?

Но это только цветочки. В одной из следующих глав модель сознания строится в обратном хронологическом порядке. Виртуальный Пол считает 1, 2, 3, ... 8, 9, 10, а для реального Пола это выглядит как 10 (с памятью о 9, 8, 7, ... 3, 2,1), 9 (с памятью о 8, 7, 6, ... 3, 2, 1) и так далее. Субъективно для Пола-2 опять ничего не меняется! Копия ученого знает, что живет задом-наперед, «в обратной перемотке», но не может этого почувствовать. Пол-1 продолжает издевательства: сначала просчитываются состояния сознания, в которых клон называет нечетные числа, затем четные: «Если смотреть снаружи, он будет считать до десяти, пропуская каждую вторую секунду. Потом, забыв об этом, вернётся к началу и станет считать заново, заполняя пропуски». С точки зрения Пола-2 время, как и раньше, идет по прямой. Затем строчки кода начинают чередоваться в случайном порядке. Результат прежний. Для героя из симуляции это удар ниже пояса: «...Испытать, как его ум буквально превращается в компот, и ничего при этом не ощутить – это бередило чувства, как не в силах было разбередить абстрактное знание». Поразительный фрагмент, где писатель ставит философский эксперимент на читателе: заставляет вообразить нелинейность времени.

Остается добавить, что в «Городе Пермутаций» встречается одна из самых находчивых анаграмм в истории англоязычной литературы. Эпиграфом к роману служит стихотворение, где каждая из 20 строк – полная анаграмма названия, то есть представляет собой перестановку тех же 15 букв. (Permutation City: «Into a mute crypt, I // Can't pity our time...») В переводе Владислава Зари найден компромиссный вариант: строчки стихов состоят из тех же букв, что и фраза «Город перестановок», но не повторяют их количество («Вопрос: где контора? // Адрес – второе окно…») Перед главами романа строчки повторяются в скобках, помогая сориентироваться в хронологии. Да, это не Шекспир, стихотворение отрывочное, со свободными ассоциациями. Однако здесь замечательно на формальном уровне передана тема «пермутаций», перестановок, которые не влияют на то, как обитатели виртуального мира воспринимают его субъективно (в одном месте герой рассуждает, что сознание – «гигантская космическая анаграмма»).

Может ли наше понимание физического мира повлиять на него? Этот вопрос связан с проблемой измерения в квантовой механике, но он гораздо шире и сложнее. В своем романе 1995 года Иган отвечает на него радикальным «Да» – и извлекает из этого «Да» захватывающий сюжет. Хотя действие романа происходит позже, чем двух других книг из цикла «Субъективная космология», в 2055 году, обычной фантастики в нем меньше. Никаких пришельцев, космических путешествий или жизни в виртуальной реальности. Зато обсуждения науки и ее социально-политических последствий гораздо больше. Если раньше Иган как бы тренировал периферийное зрение фантаста, то теперь пустил его в ход и представил настоящую панораму, где десятки тем и идей увязаны в единую картину.

В центре сюжета – научная конференция, на которой должна быть представлена Теория Всего. Над ней работает гениальная исследовательница из ЮАР Вайолет Мосала. Свою работу она планирует закончить на искусственном острове Стейтлесс («Безгосударство» в неудачном русском переводе Е. Доброхотовой-Майковой и М. Звенигородской). Там же будет сделан итоговый доклад. Журналисту из Сиднея Эндрю Ворту поручают снять документальный фильм о событии. Одновременно по планете распространяется вирус неизвестной природы, получивший название «Отчаяние», Distress. Его жертвы погружаются в дикую паранойю и сходят с ума, оставаясь внешне здоровы.

ДАЛЬШЕ СПОЙЛЕРЫ

Приехав на Стейтлесс, Уорт вскрывает заговор радикальных антропокосмистов. Они считают, что теория Мосалы приведет к уничтожению мира. Вселенная не просто зависит от наблюдателя, а создается наблюдателем. Если Теория Всего будет достигнута, то появится полноценное, непротиворечивое описание Космоса. Человек, который впервые откроет Теорию, станет Ключевой Фигурой (Keystone – «краеугольный камень»). Он окажется одновременно творцом и разрушителем физической реальности. В какой-то момент Теория Всего обязательно должна быть открыта – без нее мир нельзя себе представить, так же как никем не прочитанная книга еще не существует. Но чем позже это случится, тем лучше. Что касается вируса «Отчаяние», то никакой это не вирус, а ударная волна из будущего. Ключевая Фигура, узнав истину, делится ею с другими людьми, а те сходят с ума, не в силах выдержать всезнания.

Все это накладывается на политическую борьбу вокруг Стейтлесса. Биокорпорации недовольны, что анархисты из движения «Технолиберация» нарушают патенты (остров построен из генетически модифицированных кораллов), и посылают войска для захвата территории. Мосала погибает, но перед смертью создает специальную программу. Она способна закончить вычисления и вывести финальную Теорию. В конце Эндрю Уорт читает выкладки на экране компьютера и сам становится Ключевой Фигурой, а точнее, понимает, что сознание всех людей – это коллективный «краеугольный камень» Вселенной.

Следует эпилог из 2105 года: в отличие от «Карантина», мир не возвращается к нормальному состоянию, но и не исчезает, как предсказывали антропокосмисты. Иган описывает будущее, в котором божественное Всеведение – такое же обычное дело, как наличие у человека рук и ног. Престарелый Уорт выступает на открытии детского сада для вундеркиндов (а других в новом Информационном Космосе не бывает). Он рассказывает, что сразу после Алеф-момента – открытия Теории Всего – девять миллионов человек совершили самоубийство. Они не смогли вынести дезориентации, которая пришла вместе с кристальной ясностью видения. Но другие сумели выжить и найти тропинку в новое состояние – то, в котором единство мира и его объяснения самоочевидно.

КОНЕЦ СПОЙЛЕРОВ

Последний роман из цикла «Субъективная космология» – самый разносторонний из всех. Помимо научных деталей о Теории Всего, автор пускается в подробные объяснения социальных и политических вопросов. Основное внимание уделено анархизму и роли технологий в совершенствовании общества, но есть и другие яркие моменты. Например, в мире Игана семь полов вместо наших двух (для 1995 года это было смелое предсказание, которое частично сбывается сегодня). Помимо обычных мужчин и женщин есть асексы, трансгендеры-мужчины, трансгендеры-женщины, а еще два гендера, которые можно назвать супермужчины и суперженщины (umale, ufem – «u» может значить ultimate, «абсолютные»). У этих последних половые признаки гипертрофированы. Они накачивают мышцы, увеличивают грудь и меняют лицевые кости. Их цель – не столько подчеркнуть собственную мужественность и женственность, сколько поставить себя выше обычных мужчин и женщин и тем самым выделить в отдельную категорию. Понятно, что с таким количеством полов правила политкорректности и взаимодействие меньшинств становятся очень запутанными.

Тема развивается, когда главный герой встречает асекса Акиле Кувале, важного для сюжета. У них завязываются отношения, и в конце концов сам журналист подумывает, не совершить ли ему «гендерную миграцию» и не стать ли бесполым. Несмотря на изрядную долю скептицизма и насмешку над слишком назойливым обсуждением проблемы гендера, Иган демонстрирует большую широту взглядов. Он одним из первых использовал в литературе гендерно-нейтральные местоимения для своих асексов: ve вместо he/she. (Нашим переводчикам пришлось прибегнуть к неуклюжим конструкциям: «Он(а) наклонил(а) голову».) Есть в романе и постельная сцена между мужчиной и асексом. Фрагмент сложный для чтения, но довольно невинный по сравнению с другими экспериментами Игана в этой области. В более позднем романе «Лестница Шильда» есть сцена, где герои выращивают себе экзотические органы прямо в процессе полового акта.

Наконец, очень любопытны пассажи о псевдонауке будущего. По Игану, в середине XXI века процветают Культы Невежества: «Мистическое возрождение», «Приоритет культуры» и прочие. Чем более развита наука, тем больше в обществе запрос на альтернативные учения. Не все они сумасбродны, встречаются и вполне рациональные попытки сбросить математику и физику с трона. В самолете, следующем на Стейтлесс, герой встречается с научным социологом – человеком, который превращает технические науки в ветвь гуманитарных. Исследовательница летит слушать доклад о Теории Всего, но не чтобы узнать правду о физическом мире, а чтобы посмотреть, как эта правда рождается в результате демократической процедуры. Сам Эндрю Ворт, будучи журналистом, находится где-то посередине между наукой и ее яркой оберткой. Но в конце все-таки выбирает первое, вырастая в подобие научного евангелиста. Герой, вслед за автором, признаёт, что может существовать эмпирический или скептический взгляд на мир, без розовых очков религии или идеологии, и что такой взгляд не обесценивает самосознание человека, а напротив, отдает ему должное.

Грег Иган пытается писать фантастику без штампов. Если у него и попадаются классические темы твердой НФ – пришельцы, роботы, завоевание космоса – то всегда в неожиданном ракурсе и с глубокой научной проработкой. В «Отчаянии» нет ничего из перечисленного, в «Карантине» инопланетяне присутствуют фоном, но они настолько экзотичны, что это название к ним вряд ли подходит. Скорее, они «иномиряне», существа по ту сторону квантового пузыря. В «Городе пермутаций» фигурирует странный гибрид из всех трех тем: в виртуальном мире, собранном из «пыли» в разных уголках космоса, инопланетяне и искусственный интеллект оказываются полностью идентичны. Законы пылевого мира таковы, что «землянин» тут любой, у кого больше вычислительной сложности, а «пришелец» – тот, у кого меньше. Искусственный интеллект становится коренным жителем симуляции; виртуальные копии героев, которые и создали этих существ, оказываются «космическими захватчиками».

Любые хорошие романы — это потенциальные логические бомбы. Иган выделяется тем, что у него источником откровения становятся глубокие научные идеи. Желание героев открыть физическую и математическую истину приводит к мистическому опыту. В интервью 1997 года журналу «Гигамеш» писатель говорил:

В дальнейшем творчестве Иган стал копать одновременно в две стороны. У него есть как гипернаучные космические приключения («Диаспора», «Лестница Шильда»), так и фантастика ближнего прицела с ограниченным набором технических чудес, но с большим интересом к социологии и психологии («Теранезия», «Зендеги»). У австралийца также много рассказов. Мой любимый называется «Неустойчивые орбиты в пространстве лжи». В нем как раз воплощено представление об идеях как о логических бомбах или вирусах. Герои рассказа пытаются выжить в постапокалиптическом мире, где любой рискует попасть в зону действия «аттрактора», идеологического магнита – и начать искренне верить в ту или иную идею. Единственное, что спасает персонажа от слепого следования догмам – безостановочное движение. Его девиз:

#long #НФ #ГрегИган