Гнилой автофикшн. «Степь» О. Васякиной

Для справки: автофикшн – это такая популярная нынче игрушка в руках барышень, жаждущих наследить в литературе. Автофикшн не капризен. Будучи крайне нетребовательным к авторам, он позволяет составлять мозаику из разрозненных воспоминаний и жертвовать верностью фактам ради эстетики.

Сейчас автофикшн пользуется благосклонностью критиков и рядовых читателей. Немало наград получила Рейчел Каск, лауреатом Нобелевской премии стала Анни Эрно, не обделенной формальными лаврами осталась и Оксана Васякина. Причем творчество последней не отличается ни эффектными концептуальными решениями Каск, ни тонкостью психологических прозрений Эрно.

Впервые фамилию Васякиной я увидел в литературном номере Esquire в 2021-м. Там же был напечатан её абсолютно беззубый т.н. «производственный рассказ» (собственно, возрождение этого жанра и являлось целью выпуска).

Молоденькая девушка, не скрывающая своих феминистских взглядов, закончившая Литинститут им. Горького (о чём она любит время от времени напоминать читателям), поделилась в «Ране» своими измышлениями по поводу умершей от рака матери, а в «Степи», осознав, по всей видимости, насколько рыбным оказалось это место, продолжила в том же духе – только главным героем светлых воспоминаний Васякиной стал её погибший от СПИДа отец. Нет ничего приятнее, чем вскрывать гнойники. Заключительная (заключительная ли?) часть трилогии (трилогии ли?), «Роза», посвящена уже тёте, которую свел в могилу туберкулёз.

Жена, которая в довесок к основному подарку на 23-е февраля купила мне «Степь» и «Розу», с грустью отметила, что «Рану» ей в продаже найти не удалось. Бог миловал. Так или иначе, беглого анализа «Степи», как мне кажется, будет вполне достаточно для того, чтобы составить общее представление о васякинской литературе в целом.

Отдадим госпоже Васякиной должное: писать она умеет. Видно, что к заданиям на курсах литературного мастерства относилась со всем прилежанием. Такой выхолощенной, стерильной прозой восхищаешься, как хорошо сделанной тумбочкой. Слышишь голос её наставников: «Пиши кратко, пиши ёмко. Не перебарщивай с прямо выраженной рефлексией, пусть настроение задаёт отбор и представление материала».

Только вот где-то я слышал, что литература – это не ремесло. Недостаток креативности своей глупенькой, хотя и стройной прозы Васякина пытается компенсировать кричащими образами, которые выпрыгивают из текста, как грёбаный чёртик из табакерки. Буквально на первой же странице читаем:

Кстати, Васякина своей раздражающей неловкой манере «тыкать» (хочется добавить: «в глаз читателю») не изменяет на протяжении всей книги: «ты знаешь...» / «ты спросишь...» и т.д. до бесконечности. Здесь эта манера поистине достигает апогея:

Мастхэв хоть сколько-нибудь себя уважающей феминистки – мотив осознания собственной телесности. Оригинальностью как самой мысли, так и её воплощения тут даже не пахнет.

А чем ещё точно не пахнет в романе? Юмором. Заносчивая серьёзность Васякиной негативно сказывается на тех эпизодах, которые могли бы быть смешными, если бы были представлены в нужной тональности. Если бы да кабы. В суровой реальности это, выражаясь языком подростков, полный кринж. Или, выражаясь языком профессиональных литературоведов, ёбаный стыд. Почему бы, например, не описать очаровательный запах своей промежности, чтобы потом перейти к пятистраничному рассказу о деде с его рыбалкой? Сейчас будет больно.

Неизбывный пессимизм Васякиной всегда идёт рука об руку с псевдоглубиной стиля. Автор(ка) словно бы многозначительно поднимает палец вверх при описании всех сугубо прозаических ситуаций. Видимо, мы должны задуматься и сделать какие-то осмысленные выводы о бытии. Особенно это касается тех эпизодов, которые расположены в сильной позиции – в конце главы. Вот этот, к примеру.

Или же меткое, довольно неплохо написанное замечание по поводу языка заканчивается претенциозно-пиздострадальческим пассажем:

Увы, чем дальше в лес, тем более ощутимым становится стокгольмский синдром. Любой синдром – зло, тешу я себя мыслью. И все же рука непроизвольно тянется к еще даже не распечатанной «Розе». Я страдаю за ваши грехи, братья мои. Не дайте Васякиной взять себя в оборот.