Проблема Озимандии, или Почему нельзя спасти миллиарды, убив миллионы

Рассказ о том, как Алан Мур придумал великую концовку, а фильм Зака Снайдера её исказил.

Представьте, что оказались возле развилки железнодорожных путей, к которой несётся неуправляемая вагонетка. Остановить её нельзя, только выбрать колею: на первой к рельсам привязан один человек, на второй – пять, и только вы решаете, по которой промчатся стальные колёса. Этот мысленный эксперимент очень прост для понимания, поэтому так понравился людям, что его до сих пор пытаются дополнить, добавляя туда толстяков, злодеев, случайных свидетелей, вторую вагонетку, третью колею, ваших родственников на рельсах и всё, к чему лежит душа экспериментатора. У проблемы вагонетки есть только одно верное решение: если однажды меня заставят выбирать, сколько людей убьёт грузовой вагон-недомерок, я проснусь, потому что такая ситуация не может произойти ни с кем и никогда.

Суть эксперимента вовсе не в том, чтобы представить себя в невозможных обстоятельствах, он о готовности взять ответственность за меньшее из зол, потому что, когда вы хватаете рычаг, человека убивает не абстрактная сила, положившая его на рельсы, смерть бедняги становится вашим решением. К счастью, такая ситуация может приключиться разве что в кошмарном сне, научно-популярных книжках или, на худой конец, в комиксах.

Комиксы всегда были просто формой подачи материала, куда можно поместить любое содержание от технических инструкций, новостных зарисовок и социальной рекламы до самой грязной порнографии, какую способен создать человеческий разум. При сильном упорстве в этом формате можно даже писать серьёзную литературу, хотя обычно такое никому не нужно.

«Хранители» всегда стояли особняком и как комикс, и как фильм. Экранизация вышла после десятилетия неровных попыток найти ключи к жанру на заре эпохи припудренных блокбастеров «Марвел» и тотального увлечения кинокомиксами. В прокате зрители её проигнорировали, но задним числом признали культовой, с тех пор «Хранители» известны, как тот самый фильм, где злодей осуществил свой план тридцать пять минут назад. Я познакомился с ним ещё ребёнком в 2009-м и понял тогда чуть больше, чем ничего, поэтому мне не понравилось. Спустя пять лет я прочитал оригинальный комикс, и с тех пор люблю фильм ещё меньше.

Он неплохой: там отшлифованный до блеска визуал, местами удачный подбор актёров, хотя почти все они младше своих персонажей. Но Снайдер упустил кое-что важное, без чего посыл «Хранителей» развернулся на 180 градусов. Комикс был другим, его написал британский нонконформист и провокатор Алан Мур в те годы, когда издательства открыли двери для молодых авторов, которые сами выросли на книжках про супергероев и пытались превратить их в серьёзную литературу, а серьёзная литература не бывает однослойной.

В 1986-м Советский Союз уже дышал на ладан, до череды масштабных разоружений оставался год, но воздух был пропитан страхом ядерной войны. Политика Рейгана, эхо Вьетнама, повстанцы в Латинской Америке, эпидемия дешёвых наркотиков – Мур использовал социально-политический контекст эпохи и собственный опыт жизни в США, чтобы замахнуться на само воплощение американской идеи – супергероев.

Костюмированные мстители у него не лишены романтического налёта, но это романтика давно прошедших дней, из тени которой выглядывают сложные и приземлённые человеческие характеры. Мур деромантизирует их, лишает чувства высокого, оставляя читателя наедине с клубком психологических проблем, идущим в комплекте с маской и разноцветным трико у каждого, решившего стать героем. Детективный сюжет «Хранителей», поначалу едва выраженный, подводит к шокирующей концовке, перевернувшей тогда, в конце восьмидесятых, представления о комиксах.

Благодаря фильму Снайдера её понимают не до конца верно, тем более в экранизации она была перекроена вдоль и поперёк, утратив часть оригинального содержания. Эту несправедливость я собираюсь прямо сейчас устранить, объяснив вам, почему Озимандия не мог выйти победителем. И начну с ответа на вопрос:

Реальность «Хранителей» целиком повторяла нашу вплоть до 1938-го, когда вышел первый выпуск «Action Comics». Наивные истории о Супермене и других костюмированных героях дарили людям эскапистскую отдушину в обществе, отравленном депрессией, преступностью и ожиданием войны. Они были написаны для детей, но ещё больше впечатляли взрослых с различными сдвигами психики. Сначала маску надел один, его примеру последовали другие, и вскоре борьба с преступностью стала навязчивой идеей, охватившей Америку. Роли героев примеряли охотники за славой, сексуальные фетишисты, правые радикалы, проблемная молодёжь. Был даже герой под псевдонимом Ваучер, которого нанял бороться с преступностью один крупный американский банк. Вот он, на общем фото, в костюме со звёздами и плащом – этот же плащ будет стоит ему жизни.

Мстители в масках оказались любимцами Америки, потому что удовлетворяли запрос на справедливость. За их похождениями следили в газетах, ждали новостей, как ждут выхода новых комиксов. Сороковые стали временем костюмированных героев, но и они подошли к концу. Кто-то из них погиб, других поглотил быт, оставшихся добил маккартизм: наиболее лояльных подмяло государство, наименее лояльных изводили расследования, выдавливали из ремесла. Первый масочник, Вершитель Правосудия, таинственно пропал одновременно с убийством известного борца. А немногие, которые продолжили носить костюм, из героев новостей превратились в героев анекдотов.

Всё изменил несчастный случай, произошедший в 1959-м на ускорителе частиц в Аризоне, когда молодого учёного, попавшего в зону эксперимента, разложило на атомы. Спустя год мир узнал: Бог существует, и он американец. Сам виновник переполоха себя богом не считал: был подающим надежды физиком, планировал долго жить в браке с коллегой – судьба распорядилась иначе, и на свет появился Доктор Манхэттен – первый настоящий супергерой.

Имея сверхчеловека на своей стороне, США получили решающее преимущество в Холодной войне, вынудив Советский Союз отказаться от былых амбиций. Мур не заостряет внимание на устройстве планеты за пределами Штатов, но можно предположить, что советам пришлось ограничить сферу влияния Варшавским Договором и Кубой, а самим сидеть за железным занавесом, накапливая ядерный арсенал. Оружие массового поражения выступало сдерживающим фактором, только пока страны поддерживали предполагаемый паритет, и речь шла о взаимном уничтожении. А Манхэттен сместил чаши весов, развязав США руки.

Его влияние не ограничилось геополитикой: Доктор стал для Америки неисчерпаемым источником редких ресурсов, его способности продвинули науку в областях от ядерной физики до генной инженерии. Он ввёл моду на электромобили и экологичные самолёты, на замену которым уже готовятся воздушные корабли. Многие стали замечать, что прогресс идёт слишком быстро, хотя на момент основного сюжета «Хранителей» его порождения ещё не так заметны. Да и самой человеческой психологии пришлось измениться, чтобы принять факт сосуществования с почти всесильной формой разума. Ещё сложнее не сойти с ума от страха, когда живёшь за пределами США.

Но был человек, который знал – это не продлится вечно. Его звали Эдвард Блейк, Комедиант. Он всегда стоял особняком среди других героев. Пока те носились за такими же костюмированными злодеями, поддерживая карнавал для обывателей, Блейк воевал на Тихом океане. Пока масочники пытались скрыться от внимания спецслужб, Комедиант налаживал связи с правительством. В шестидесятые бывший вигилант подчищал хвосты за Ричардом Никсоном, разгонял митинги, ликвидировал парочку зарвавшихся журналистов, и только не спрашивайте, где он был, когда убили Кеннеди. Другие герои считали Блейка нацистом, насильником, социопатом, а он был Комедиантом.

В 1971-м Никсон попросил Манхэттена принять участие во Вьетнамской войне, и тот закончил её за два месяца. Фактически Америка использовала человеческий эквивалент ядерной бомбы. Перед выводом войск почти всесильный герой наблюдал, как Блейк убивает беременную женщину, и ничем этому не помешал. Тогда Эдвард предрёк, что скоро Манхэттен потеряет последнюю связь с человечеством. Богу недолго было оставаться американцем.

Слава Манхэттена породила новую волну костюмированных героев, среди которых был и Роршах. Виной ли тому негатив к своей распущенной матери, или сказалось строгое воспитание в приюте, но юный Уолтер Ковач, как тогда его звали, приобрёл твёрдые консервативно-патриотические взгляды и жёсткий нравственный компас. Роршах единственный из героев, кто симпатизировал Комедианту: во-первых, тот был патриотом, во-вторых, никому не пытался понравиться. Роршах восхищался им, искал в Блейке фигуру отца. Тот нежных чувств не разделял и считал Роршаха сумасшедшим – вечная проблема влюблённых фанатов. Работа героем действительно не пошла Ковачу на пользу, и однажды альтер эго вытеснило его реальную личность.

Были ещё Дэн Драйберг – Ночной Филин – и Лори Юспешик – Шёлковая Тень, но для первого геройство – романтический каприз, для второй – прихоть стареющей матери, и все трое мыслили слишком узко, чтобы серьёзно влиять на мир. Эдриан Уэйдт видел себя иначе, он вдохновлялся Александром Македонским, разглядел в античном царе родственную душу. Уэйдт прошёл его путём из Малой Азии в Египет, оттуда в Среднюю Азию и Индию, а завершил путешествие на Дальнем востоке, куда Александр не добрался. Не знаю, является ли ассоциация себя с историческими личностями признаком психического расстройства, но Эдриан рано начал страдать мессианством. Его развитую способность критически мыслить мягко подтачивала тяга к романтизации собственных действий, иногда замещая рациональное эмоциональным. Он ощутил духовную близость с Рамсесом Вторым после плюхи гашиша, рационализировав этот импульсивный порыв старшинством египетской культуры по отношению к греческой. Так Эдриан стал Озимандией.

Поначалу он пытался влиться в компанию уличных мстителей, бесплодность этих попыток показал Комедиант при помощи обычной зажигалки. Одна вспышка, и все проблемы, секундой назад столь важные, исчезают в огне.

Блейк зародил у Эдриана идею, а идеи проникают в мозг глубже, чем ритуальные приборы во время мумификации. Он знал, что должен предотвратить конец света. Первым шагом стало создание бизнес-империи: Уэйдт хорошо чувствовал колебания рынков и знал, на чём заработать. Устранив потребность в деньгах, он стал изучать механизм развития кризисов на планете: все математические модели подтверждали, что война начнётся в середине 90-х. Так долго Озимандия ждать не мог.

Чтобы понять, почему у публики сложилось искажённое восприятие «Хранителей», нужно обратиться к фильму Зака Снайдера. За сценарий там отвечали некие Алекс Цэ и Дэвид Хэйтер – последний всё время мелькает в титрах кинокомиксов разной степени удачности, но, похоже, на оригинальный материал привык класть свой хэйтерский прибор, потому что у Мура он уловил только общую канву сюжета, а в деталях написал совершенно другое произведения.

Я ненадолго шагну в сторону от темы и приведу несколько сюжетных моментов, не связанных с концовкой, но демонстрирующих, на каком уровне сценаристы понимали авторский текст.

Зака я не виню: когда снимаешь два часа музыкального порно и драк в слоу-мо, легко потерять суть. Но сценаристы его подвели, продали суррогат. Теперь вернёмся к теме.

План Озимандии раскрыт, Роршах и Филин направляются к его логову в Антарктиде: у Мура они летят на воздушных электросамокатах, у Снайдера добираются пешочком, времени-то много. Но после короткого избиения от злодея им открывается ошеломляющая правда: кошмарный план уже воплощён в реальность, миллионы людей мертвы. Но и война остановлена.

Киношный Уэйдт наносит удары по ключевым политико-экономическим точкам мира, включая Москву и Гонконг, чтобы обвинить в этом Доктора Манхэттена. В комиксе всех его ресурсов хватило только для атаки по Нью-Йорку, но это не был тривиальный взрыв, нет. Озимандия месяцами держал на острове учёных, писателей, художников, чтобы… имитировать инопланетное вторжение. Вот, что такое величайшая мистификация в истории.

У недотёп-героев не было ни шанса этому помешать: они слишком поздно поняли, с чем имеют дело. Остановить его могли лишь двое: Манхэттен и Комедиант. Блейк узнал обо всём первым и не понял шутки. Было смешно убивать, насиловать, сжигать людей из огнемёта, а огромная туша инопланетянина в центре Нью-Йорка – это нихрена не смешно. Комедианта сделали, Смехача перешутили. Он мог сорвать план Озимандии, но предпочёл провести остаток жизни с банкой пива возле телевизора. Наверное, внутренне Блейк был с ним согласен.

Манхэттен способен видеть любой момент времени с самого своего появления, но атаку на Нью-Йорк от него скрывали тахионные помехи. Впрочем, Доктор давно перестал мыслить, как обычные люди. Он мог делать всё, что пожелает: не плясать под дудку правительства, решить проблемы голода, нищеты, открыть для человечества космос. Разве для сверхчеловека, способного из ничего синтезировать материю, стало бы проблемой уничтожить раковые клетки в человеческом теле? Нет, просто ему, проживающему одновременно каждую секунду до конца времён, такая мысль не пришла в голову.

Все события, которые когда-либо произойдут, для него уже произошли и происходят прямо сейчас, поэтому он не спас беременную вьетнамку, не остановил пулю, летевшую в Кеннеди, и не помешал бы Уэйдту, даже если бы тот не создавал помех. Зная наперёд каждый поворот своей жизни, каждую эмоциональную реакцию и каждый нравственный выбор, он строго следовал предопределённости. Здесь нет противоречий, ведь он смотрел на каждую вещь одновременно глазами Джона Остермана, учёного, ставшего жертвой неудачного эксперимента, и Доктора Манхэттена из далёкого будущего, создающего новую жизнь в бескрайних галактиках.

Сверхчеловек не мог изменить то, что для него предопределено: в экранизации этот факт упоминается вскользь, как несущественная деталь. Снайдер не пытается показать образ мысли Доктора: на Марсе киношный Манхэттен линейно перечисляет события своей жизни, у Мура он проживает сразу несколько временных линий одновременно. Он соглашается вернуться на Землю, не то и правда разглядев в органической жизни чудо термодинамики, не то рационализировав желание помочь близкому человеку, но из-за тахионных помех прибывает слишком поздно: план Озимандии исполнился.

Лори и Драйберг его приняли – они всегда были конформистами. Манхэттен тоже встал на сторону Уайдта, мотивируя свой выбор тем, что раскрытие правды неизбежно приведёт мир к ядерной войне. Впрочем, это лишь предположение: Доктор не видит вероятности. В стороне остался только Роршах. Он, единственный разделявший взгляды Комедианта, построивший личную философию на принципе осознанной необходимости, не хуже Уэйдта видевший угрозу гибели человечества и не хуже Манхэттена понимавший, насколько бессмысленна человеческая жизнь, не пошёл на сделку с совестью и остался кровавым пятном на равнодушном антарктическом снегу.

У Алана Мура есть ещё одна сюжетная линия, которая в фильм бы просто не влезла – это события вокруг газетного ларька. Двадцатый век был веком печатной прессы, газета – оперативный источник знаний, ретранслятор мнений, информационное оружие. Через крошечный магазинчик с прессой в Нью-Йорке каждый день проходит вереница людей всех цветов и взглядов. Попадаются интересные персонажи, например, женщина-шофер, которая покупает модные журналы и расклеивает плакаты по просьбе своей любовницы: их отношения уже на грани. Иногда заходит обеспеченный чёрный мужчина – авторитетный психиатр, он работает над делом известного мстителя в маске, Роршаха, но недавно совсем погрустнел. Сам Роршах тоже сюда захаживал и каждый день просил отложить ему номер «Нового дозорного».

Есть ещё тихий очкастый паренёк, который сидит рядом и читает комикс «Легенды Чёрной шхуны». Это интересная история, она о человеке, который пережил встречу с пиратами и оказался на необитаемом острове. Он один, со всех сторон окружён, водой. Только он знает, что к городу движется Чёрна шхуна, и скоро всё, что было ему дорого, умрёт. Нет, герой не сидит, сложа руки, он собирает плот из раздувшихся трупов погибший товарищей и плывёт домой, сражаясь со штормом и морскими тварями. Только ему по силам всех спасти. Прибыв на место, герой решает, что город уже захвачен, он убивает парочку любовников, гулявших по пляжу, чтобы забрать их лошадь, и мчится домой. А никаких пиратов там нет, единственный убийца в городе – он сам. Герой никого не спас, просто осквернил трупы и лишил жизни невиновных. Нет, Чёрная шхуна пришла сюда не затем, чтобы убивать, она должна забрать на борт очередное чудовище.

Слишком жирная параллель. Неужели и Уэйдт никого не спас, а просто прошёлся по трупам? Но ведь Никсон уже принял решение об ударе, войну было не остановить, ведь так? По версии Снайдера, да: его президент США принимает это решение легко, с ухмылочкой, отпуская неловкие остроты, словно назначат матч по гольфу. В оригинале Никсон не хочет принимать это решение, он максимально оттягивает момент в надежде на то, что ситуация разрешится. Последний раз появляясь на страницах комикса, он приказывает сохранять второй уровень боеготовности – это ещё не война.

Но предположим, ядерный апокалипсис был неизбежен, что дальше? Сколько лет получится запугивать мир вторжением инопланетян или гневом Доктора Манхэттена, прежде чем причины, ведущие к конфликту, не обострятся вновь? Если удалось помирить США и Советский Союз, то что делать, когда появятся новые центры силы, которые не согласятся с текущим миропорядком? Взрывать очередной город?

Уэйдт не покончил с войной: думал, что разрубает гордиев узел, а на деле просто переключил стрелку для вагонетки. Можно ли было решить проблему иначе? Уверен, что способ был, но Эдриан его не нашёл, а может и не искал – слишком хотел стать мессией. И теперь, если что-то пойдёт не так, снова придётся дёргать за рычаг, только на рельсах будет лежать больше людей.

Многим концовка из фильма нравится сильнее, потому что в ней план Озимандии выглядит логичнее, а он и не должен быть логичным – это план сумасшедшего. План человека, который свихнулся на почве мессианских комплексов и страха ядерной войны. Обвинить Доктора Манхэттена для него и правда слишком рационально, туша гигантского инопланетянина – в самый раз.

Уже осуществив свой план и разобравшись со свидетелями, Озимандия получает последнюю возможность задать вопрос сверхчеловеку. Раздавленный осознанием своего преступления, он, как смертельно больной, тянется за порцией надежды: «Но ведь я всё сделал правильно? Ведь всё закончилось хорошо?»

Концовка остаётся открытой. Манхэттен покидает Землю, отныне он не знает её будущего. Лори и Дэн уезжают из Штатов под фальшивыми именами, Уэйдт продолжает строить утопию. В редакции «Нового Дозорного» находят дневник, который Роршах успел отправить до отбытия в Антарктиду. С одной стороны, кто поверит жёлтой ультраправой газете? С другой, долго ли продержится мир, построенный на такой большой и нелепой лжи? Тут, как с пятнами Роршаха: каждый решает, что видеть. Просто у Мура глядеть в темноту помогает ещё один слой содержания, который фильм потерял.

Одиннадцатая глава «Хранителей» называется «Look On My Works, Ye Mighty...» - отсылка к сонету Перси Шелли «Озимандия». Поэт написал его, вдохновившись археологической находкой – статуей Рамсеса Второго. Пример этого фараона должен был показать, как время неумолимо стирает следы всего, что кажется человеку значимым. Но Перси оказался прав лишь отчасти, и сейчас его самого больше вспоминают, как друга Байрона и мужа Мэри Шелли, а Озимандия, он всё ещё царь царей.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Я встретил путника; он шёл из стран далеких

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀И мне сказал: вдали, где вечность сторожит

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Пустыня тишину, среди песков глубоких

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Обломок статуи распавшейся лежит.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Из полустёртых черт сквозит надменный пламень –

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Желанье заставлять весь мир себе служить;

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Ваятель опытный вложил в бездушный камень

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Те страсти, что могли столетья пережить.

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀И сохранил слова обломок изваянья:

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀«Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Взгляните на мои великие деянья,

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…

⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀Пустыня мертвая… И небеса над ней…

#комиксы #хранители #закснайдер #кино