Я думал, что моя жена сходит с ума — пока не понял, что это был я.
Впервые я заметил что-то неладное, когда услышал её смех. Но это был не радостный смех — низкий, прерывистый, как будто что-то ломалось. Я слышал его поздно ночью, всегда из гостиной. Когда я спросил её об этом, она пожала плечами и сказала, что вовсе не смеялась.
— Может, это от стресса? — предложила она. — Ты так много работаешь.
Она была права. Я действительно много работал в фирме, проводя по 12 часов в день. Но дело было не только в смехе. Мелочи начали накапливаться — пропавшие книги, переставленная мебель, свет, который оставался включённым, хотя я точно знал, что выключал его.
— Ты что, занялась перестановкой в доме? — спросил я как-то вечером, заметив, что наша книжная полка выглядит по-другому.
— Я ничего не трогала, — ответила она, и в её голосе мелькнуло что-то странное — страх? Вина? Я решил не придавать этому значения.
Кульминация наступила в прошлый вторник. Я проснулся в 2:47 ночи от звука скрежета. Жены не было в постели. Я нашёл её в подвале: она сидела на корточках и вырезала что-то в бетонном полу отвёрткой.
— Что ты делаешь, чёрт возьми?! — закричал я.
Она медленно повернулась, будто испуганная, словно даже не заметила, что я был там. Её глаза были широко раскрыты, покрасневшие, руки дрожали.
— Я… я не знаю, — прошептала она.
Я оттащил её и отвёл обратно в постель, пытаясь убедить себя, что это было лунатизмом или стрессом. Но что-то в её лице — этот затравленный взгляд, как будто она боялась самой себя — заставило меня поёжиться.
На следующий день, пока она была на работе, я обыскал весь дом. Именно тогда я нашёл кассеты.
Двенадцать немаркированных видеокассет были спрятаны в обувной коробке на чердаке. Когда я включил первую из них, у меня всё внутри похолодело.
На записи был я. Сидел за столом. Печатал. Ужинал. Спал. Часы видеозаписей с моим участием, снятых с углов, которые не имели никакого смысла: внутри моего офиса, в машине, в нашей спальне. На одной из кассет я сидел на диване и резко повернул голову, будто услышал какой-то звук. Камера двинулась к дверному проёму, где стояла моя жена с отвёрткой в руках — той самой, что я видел в подвале.
В тот вечер я столкнулся с ней.
— Почему ты записываешь меня?! — закричал я, размахивая одной из кассет.
Её лицо исказилось, слёзы хлынули из глаз.
— Записываю тебя? Это ты за мной следишь! Я нашла эти кассеты несколько недель назад!
Её голос сорвался, и она выбежала из дома, прежде чем я успел что-либо ответить. Я стоял там в полном ступоре. Следить за ней? Это безумие. Но её слова не давали мне покоя.
Я не спал всю ночь, ходя по дому туда-сюда, пока любопытство не взяло верх. Я включил последнюю кассету из коробки.
Кассета была помечена вчерашним днём. На записи я сидел за кухонным столом и писал в блокноте, который я не узнавал. Его страницы были заполнены моим почерком.
Этот блокнот не принадлежал мне.
Последняя запись наводила ужас:
"Она знает, что я знаю."
Я перевернул дом вверх дном, пока не нашёл этот блокнот. Он лежал в ящике под раковиной. Страницы были заполнены записями, в которых фиксировались её действия:
"7:30 утра — Уходит на работу.
12:15 дня — Возвращается домой на обед. Не видит, как я наблюдаю."
Я не помнил, чтобы писал это. Мои руки дрожали, пока я переворачивал страницы, пока не дошёл до последней записи:
"Завтра она уйдёт. Не останавливай её."
На следующее утро её сторона шкафа была пустой. Она ушла. Забрала всё, кроме одного листка бумаги, оставленного на подушке. На нём было написано четыре слова моим почерком:
"Кто наблюдает за тобой?"
Я снова обыскал весь дом — каждую комнату, каждый ящик. Потом проверил кассеты. Все они были пустыми.
Той ночью я проснулся от звука смеха, доносившегося из гостиной. Низкий, прерывистый смех. Мой смех.
Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.