Глава 1 — Первое утро нового мира

Сначала я думал, что это сон.

Воздух был слишком чист, чтобы быть настоящим. Солнечный луч падал на моё лицо сквозь деревянные ставни, и впервые за десять лет я почувствовал тепло —не боль, а именно тепло. Мне пришлось долго сидеть, глядя в одну точку и убеждая себя, что я жив.

Запах пола — смесь пепла, сосновой смолы и человеческого жилья. Этот дом я узнал сразу: мой дом в Рейнхолде, городе, которого давно не должно существовать. Каменные стены, окно на площадь, трещина в боковой балке — все точно так, как перед катастрофой. Я встал, осторожно, будто мир мог исчезнуть, если я двинусь. Сердце было чужое, но билось.

Я открыл окно и замер.

Рейнхолд жил. На улицах — камень, люди, крики торговцев.

Возле фонтана спорили эльфы и дворфы, слышалось жужжание гномьих паровых тележек. Вдалеке проходил отряд зверолюдов — огромных, покрытых шерстью, со знаками Аркадии на нагрудных панцирях. Мир не рушился — он жил. Не постапокалиптический, а новый, укоренившийся. То, что когда‑то было началом конца, теперь стало обыденностью. Трещина в небе всё ещё там — стабильная, будто часть небесного пейзажа, но Глаза нет. Никто не всматривается в тебя сверху. Никто — кроме твоих собственных воспоминаний.

Я потрогал грудь. На коже — очертания печати, золотое спиралевидное кольцо, едва светящееся под кожей. Остаток его силы, дар умирающего Глаза. Сердце отозвалось жаром. Я могу использовать магическую нить. Я ещё помню.

На площадь выкатился открытый воз. Возница — гном с медной бородой и двумя механическими руками — кричал что‑то по‑своему, весело, по‑базарному. Его товаром были руны для ремесленников, железо, сжатое магией пламени. Он здесь вместо кузнецов, потому что огонь теперь можно вырезать на камне, впрыснуть в железо, а потом вдохнуть кислородом, и клинок рождается на глазах.

Я стоял и смотрел на это всё: на жизнь, которой НЕ должно быть. Дети — люди, зверолюды, даже маленькие эльфы — бегут по мощёным улицам. Магия не страшит, она служит. Горят светильники, питающиеся кристаллами Бездны. Даже тени на улицах теперь живут по своим правилам, но покорно.

Я знал, что обман. Мир создан на чужой жертве, и эта жертва ещё вернётся за своим. Но сейчас я просто впитывал детали. Запоминал, чтобы потом разрушить точно.

Вечером я спустился в таверну — ту же, где в иную жизнь пил за успешные задания Гильдии.

Тепло, запах мяса, скрип музыки. За длинным столом сидели разнотравные лица: эльф, человек, и крупный волчий зверолюд в синем плаще. Меня пригласили жестом. Я позволил себе улыбку — редко, но здесь она уместна.

Эльфом оказался молодой маг, тонкий как лук: Ли’энар. Серебряные волосы собраны на затылке, лицо острое, недоверчивое, голос словно поёт, даже когда ругается. Его магия — ветер и иллюзии. С людьми говорит, как с учениками: чистое высокомерие, усвоенное с молоком Эмпиреи, но в глазах есть любопытство.

Я поймал его взгляд, и мы оба поняли — он чувствует во мне силу. Слишком глубокую для человека. С того вечера он стал моим спутником, как бы ни витийствовал обратное.

Зверолюд звали Рагар. Полукровка волка и человека, ростом под два метра, живые серые глаза, улыбка, которая могла разрядить любую драку. Он был молчалив, пока не надо защищать. В его магии не было искусства, только инстинкт: он двигался так, что воздух рвал ткань мира.

Мнение моё о нём простое — честен, груб, предан тому, кто разделит с ним бой. Я уважал его природой: он жил, чтобы сражаться, но не для славы, а для чести. Редкое качество.

И третья — Мейра, дворфийка. Невысокая, словно ком железа, с огненными волосами и молотом на плече. Она не говорила, пока не надо ударить, но выпивала больше, чем все мы вместе. Мейра создавала артефакты — из рунического камня и магических пластин.

Я заметил, что при взгляде на неё у меня возникает что‑то вроде тёплого уважения. Она одна из немногих в этом мире, кто считает людей не меньшими, а другими. Потом я пойму — она первая, кому я поверю.

Мы пили. Я не много говорил, но задавал вопросы. Как давно трещина в небе? Почему нет войн? Ответ Ли’энара: «Трещина была всегда. Мир нашёл баланс. Ангелы и демоны в изоляции. Граница охраняется Советом Пяти Расс.»

Я сжал кулак под столом. Никого из них Нет, как он думает. Они просто ждут.

Мой взгляд остановился на их лицах. В этих людях (и не людях) было то, чего лишены боги — способность верить в равных.

Может, с ними я доживу до ответов.

Ночь опустилась на город тихо. Лунный свет скользил по крышам, а трещина в небе пульсировала синим светом, словно огромная вена. Я вышел за стены, туда, где начинались поля Теневых Артерий — место, где магия просачивалась из подземий на поверхность. Там травы светятся, ветер звучит, как шёпот старых богов.

Эфир дрожал — что‑то рождалось под землёй. Я чувствовал дыхание — не ветер, а жизнь, прорывающуюся из глубины.

И вдруг всплеск тени — одна, потом другая. Я поднял руку. Их было трое — демониты, паразиты, оставшиеся после войны. Полупрозрачные, словно дым, с отростками клинков.

Первый прыгнул — и я реагировал инстинктом: магическая нить вырвалась из ладони. Золотой разряд пересёк ночь, и существо испарилось. Воздух пропитался озоном и запахом сгоревшей плоти.

Другие два онемели — будто почувствовали, что это не человеческая магия. Не естественная, а верховная. Остаток силы Глаза. Те, кто видел её, умирают либо молятся.

Я убил их коротко, без злобы. И в тишине сказал сам себе: это только начало.

Когда вернулся в город, на улицах уже шевелились сумеречные патрули. У ворот — огненные факелы.

Мейра ждала у порога таверны. — Видела вспышку, — сказала она. — Опять баловался с магией?

Я ответил: — Если называть молитву к мертвым баловством — да.

Она пожала плечами. — Тогда учи меня такому баловству, человек. Иначе вмиг останемся без города.

Её смех звенел, как железо по камню, и впервые за долгие годы я почувствовал, что ради таких людей ещё можно бороться.

О них я подумаю позже — в своих записях. Пока же мир спал, и сверху, в трещине, шелестели молнии без глаза, словно кто‑то наблюдает слепыми веками.

Люди живут, не зная, что их мир уже умер однажды.

Никто не истребит их за слабость, пока я дышу.

Спать я так и не смог.

Ночь тянулась густая, осаждённая воспоминаниями. Когда глаза закрывались, под веками вспыхивали образы — серебряные крылья в крови, изломанные тела людей, слова ангелов, звучащие как приговор. Я сидел у окна и рисовал мелом символ баланса — тот, что исчез вместе с богом. Малое напоминание о том, что даже разрушенное равновесие можно вернуть, если запомнить форму.

На рассвете я вновь отправился в Гильдию — место, где сходятся все пути этого смешанного мира.

В Рейнхолде Гильдия Исследователей стоит на стыке четырёх кварталов: эльфийского, дворфийского, зверолюдского и человеческого. Здание построено из прозрачного кварцевого стекла: в его основании бьётся камень Истинного Света — легендарный минерал, выживший после Раскола. Под утренним солнцем Гильдия кажется сердцем всего мира.

У входа толпились новички: люди в кожаных доспехах, эльфы с резными луками, гномы с рунными пушками, зверолюди в тканевых накидках. В их глазах — азарт и вера, которых я давно лишился. Они шли не умирать, а жить. Гильдия стала новой религией, и подземелья — её храмами.

Внутри воздух пах пергаментом, металлом и озоном. Перед стойкой — девушка-полуэльф, с короткими белыми волосами и серьгой с эмблемой Аркадии. Её звали Илисс. Она была секретарём, переводчиком и архивариусом, а по слухам — офицером разведки Гильдии. Про таких говорят: «улыбка вежлива, нож остёр».

— Новая регистрация? — спросила она машинально, не глядя.

— Возвращение.

Она подняла глаза. Когда на миг встретилась со мной взглядом, магический отпечаток моей ауры вспыхнул на её браслете рубиновым цветом. Её пальцы вздрогнули.

— Уровень воздействия… — пробормотала она и растерянно переключила кристалл оценки.

— Ошибка системы? — язвительно бросил я.

— Скорее несовместимость данных. Вы… с какой академии?

— Из той, что пережила богов.

Она ничего не поняла, но улыбнулась как положено чиновнице, отполировала перо. В течение минуты в регистрационной книге появилось моё имя, просто и сухо: Каэль Эдарн. Человек. Класс — маг клинка.

На браслете‑идентификаторе вспыхнуло клеймо новичка. Смешно. Второй раз за одну жизнь быть новичком.

В этот же день я впервые вошёл в подземелье Рейнхолда. Оно называлось Зияние Теней — первая артерия магии под городом, живая ткань земли, пульсирующая энергией. Мы отправились туда вчетвером: я, Ли’энар, Мейра и Рагар. Иллисс выдала нам маяки возврата и связующие камни — если кто-то умрёт, останется хотя бы имя.

Вход в Зияние Теней открыт прямо из подземной площади под Гильдией — гигантский колодец с переливающимися на стенах рунами. Оттуда поднимался пар, похожий на дыхание.

Когда спускаешься вниз, воздух меняется — становится плотным, ароматизируется магией, пахнет металлом и каменной пылью. Каждый шаг отдаётся в кости, будто тебя медленно впускает гигантское сердце.

Чем глубже, тем темнее — но не из-за отсутствия света: сама тьма здесь материальна, её можно почувствовать на языке. Ли’энар идёт впереди, читает заклинания освещения. Белые сферы виснут над нами, в них танцуют искры серебра. Мейра записывает новые срезы рунических жиль, Рагар обнюхивает воздух, чуть рычит. Он чувствует опасность там, где магия молчит.

— Здесь слишком тихо, — бросает он. — Подземелья всегда шумят: камни поют, корни шепчут. А здесь — тишина.

— Может, перед бурей, — вздыхает Мейра.

— Буря? — Ли’энар усмехается. — Вы человеческие драматизаторы. Скорее — перенасыщение эфиром. Энергия переходит в фазу затишья.

Он говорит, как учёный, но глаза бегают — он тоже чувствует.

Я молчу. Я знаю этот запах — металлический, сладковатый запах демонического разрыва. Здесь должно появиться нечто.

Мы проходим ещё несколько туннелей, пока не доходим до зала, где камни расколоты, а на стенах пульсируют синие линии. Они движутся — течение жизни, бьющейся по жилам земли.

Из центра зала выходит они. Пятеро. Не демоны и не люди — паразиты из прошлого. Их плоть прозрачна, а внутри светится что‑то вроде кристаллов. Магия и материя сплелись воедино.

Первый удар пришёлся в Ли’энара — его отбросило, уха звенят, магия погасла. Рагар рванул на встречу и снес одну тварь с одного удара когтями. Я вдохнул — и в мир взорвалась золотая спираль.

Моя магия шла не из рук, а из крови. Она просыпалась, как огонь, ищущий воздух. Я позволил ей.

Вспышка. Свет.

Когда глаза вернулись, на камне остались обугленные следы. Две твари исчезли, остальные отступили в стены — они почувствовали во мне силу, которую узнаёт только Бездня и Эмпирея.

— Что это было? — прошептал Ли’энар, держась за грудь. — Ты... такое не может делать человек.

— Именно поэтому я и сделал, — ответил я.

Он отвернулся, молчит; горит любопытством и страхом. В его замкнутой эльфийской душе зародился вопрос: кто я? — и пока не ответ, а семя сомнения, которое будет расти.

Мы обшарили зал — нашли остатки старого порта в иной мир. Там стояли статую ангелический лицедей, каменный фрагмент крыла, и руна из слов: «Люди — ошибка, исправленная огнём.»

Надпись дрожала в эфире. Мейра прочитала и сплюнула.

— Будь они прокляты, — сказала она. — Это их работа.

Я провёл пальцем по руне и почувствовал, что текст живой. Изнутри шла вибрация, словно что‑то пытается проснуться. Я разбил камень. Надпись растаяла. На мгновение небо дрогнуло даже вверху, на поверхности. В трещине вспыхнула золотая точка, глаз на один удар пульса.

Никто, кроме меня, этого не заметил.

Мы вернулись из подземелья в сумерках. Город встречал светом фонарей и шумом рынков — вечер для Рейнхолда значил жизнь. Новички выпивали на площадях, магические фейерверки светились над куполом Гильдии. Мне всё это казалось сном, в котором я не заслужил участия.

Ли’энар подошёл ко мне. — Каэль, — он впервые произнёс моё имя без сарказма, — я исследую магический генезис человеческого вида. Ты — аномалия. Позволь изучить, что у тебя внутри.

— Если ты доберёшься туда, где во мне, — усмехнулся я, — ни тебя, ни твоего возвышения не останется.

Он задумался. — Ты ненавидишь их — ангелов, демонов. Если я покажу тебе, что всё не так однозначно, слушать будешь?

— Буду, пока не увижу новых крыльев над пеплом.

Мейра перебила нас: — Довольно философии. Вы оба забываете, что демоны сожгли мой клан, а ангелы назвали это экспериментом. Вы дискутируйте, а я буду кузнечить оружие.

Рагар подмигнул. — Я буду тем, кто им это оружие проверит.

Я смотрел на них — и чувствовал странное. Эти трое давали мне то, чего не дают боги: простое присутствие, реальность, в которой есть смех, грубость, усталость. С ними я мог говорить, не притворяясь живым. Может, это и есть спасение.

Ночью мы поднялись на самую высокую башню Рейнхолда. Трещина над нами — величественная, живая, без Глаза, но светящаяся изнутри словно ожиданием.

Мир ниже жил в равновесии, но это был хрупкий баланс.

Я знал: история повторится. Только на этот раз я не позволю ей дойти до конца.

Я вынул из кишени свой новый дневник — чистой бумаги, переплёт из дворфийской кожи. Перо Мейры, чернила из зверолюдских смол. Я открыл и написал:

«Этот мир – ложь, но я буду любить его, пока он помнит человека.

Когда они забудут — верну истину огнём.

Я — Каэль Эдарн. Последний из никому ненужных.

Средний из посредственных.

И тот, кто вернёт миру смысл.»

Чернила растеклись, впитываясь в страницу.

Первая запись в дневнике — начало моего пути.

Позади раздался шёпот Ли’энара:

— Если есть боги, они тебя убьют.

— Пусть пытаются, — ответил я тихо. — У них было время.

Сверху, за облаками, вспыхнула струя молнии беззвучно.

Трещина на мгновение расширилась, и я увидел — там, за её краем, что‑то шевелится. Не глаз, нет, а тень огромного крыла. Значит, мои кошмары не лгут.

Я закрыл тетрадь, вставил перо, и в тишине Рейнхолда прозвучала моя клятва:

«Я отомщу ангелам за их гордыню, демонам — за их зверство, и себе — за слабость.

Пусть мир живёт, но он помнит, что спасло его человек, а не бог.»

Где‑то далеко за горами отозвался гул подземных порталов. Магия дрогнула. Мир услышал меня.

А сверху, в тишине вечного неба, трещина снова тихо вдохнула.

Как будто всё только начинается.