Охотник

Данная история публикуется вместе со ссылкой на мой стрим по Bloodborne. Она расскажет вам о том, как погрузившись в прошлое узнать будущее, как настоящее может быть прошлым, а прошлое — настоящим, и как персонажи при этом не сходят с ума; что будет, если оставить ребенка одного в огромном городе, полным чудовищ; зачем в могильном Хемвике куча безглазых баб и как город Ярнам стал таким, каким мы видим его в игре.

Части этой истории будут публиковаться по мере моего прохождения Bloodborne в прямом эфире, вместе с ссылкой на стрим, или, как сегодня, просто так, дабы не сбивать темп повествования.

После прохождения всю её полностью я, возможно, выкину на какой-нибудь Фикбук, но это не точно. И да, сама она называется:

"… Начать сначала. Так сказал Джон, кинув в пламя камина мои дневники, вырвав начальные страницы из этого. Нам нужно начать сначала. Мы сможем начать сначала. Вы готовы начать сначала?

Я стала ненавидеть эту фразу, потому что слишком часто я слышала её вокруг себя в сотнях вариациях за последние сутки. Как впрочем и фразу «новая жизнь». Хотя ещё вчера я сама только и делала, что повторяла их по семь раз на дню. Но сейчас, в этом маленьком домике, в конце одной из улиц центрального района Ярнама, я уже не испытываю таких теплых чувств. Не чувствую тот прилив сил, что был, когда мы добирались в этот богом забытый город. Возможно это потому, что о событиях прошлого нам нельзя вспоминать. Нужно забыть страну, из которой мы приехали, веру исповедания и семью. И хоть последнего у нас и так не осталось, мне больно от того, что я не в силах рассказать о страшных событиях, предшествующих письменно. И наша фамилия Ланкастер, так и останется лишь буквами на этой бумаге, которая вам, тем кто будет читать это по прошествии лет, ни о чем не скажет, потому что старые дневники уже догорели в камине. Завтра начнется первый день новой жизни, которая мне уже не нравится. Завтра мы наконец получим то, что побудило нас преодолеть столь долгий путь. Завтра.

Сегодня же, пока осталось немного времени, я, как любят говорить здесь все вокруг, должна начать дневник сначала. С дозволенного мне договором.

Утром двадцать первой ночи седьмой луны шестого года после свержения, наша лодка причалила к небольшой деревушке недалеко от города. Заходить в бухту кораблям запрещалось, поэтому меня, моего мужа, нашу уже достаточно взрослую дочь Анну и еще одного путника, чье настоящее имя я не запомнила, поместили в лодку, даже не дав гребцов.

Я понимала, что в самое ближайшее время от моих знатных почестей ничего не останется, но факт такого неуважения к нашим персонам привел меня в негодование. К сожалению, негодование было не таким долгим, потому что мой муж резко присёк мои гневные жалобы на экипаж коробля одним только словом, а с моим мужем я никогда не спорю, даже если он в чем-то не прав. Мой Джон вообще не тот человек, с которым люди спорят. Он был самым бравым рыцарем прошлого сеньора, и вид имел соответствующий. Даже сейчас искалеченный в битвах и почти сломленный легочной чахоткой, он без видимых мне усилий орудовал веслом на пару с нашим попутчиком. Был бы мой муж не таким сильным человеком, вряд ли он продержался бы так долго. Анне же, нашей единственной дочке, переносить болезнь было куда сложнее. Она постоянно кашляла, билась в многочисленных лихорадках, а кожа… ее кожа уже начала окрашиваться в бледно серый цвет. Моя милая дочка… Начала чахнуть…

Что до меня… Чтобы они не видели, и не винили себя, в том, что я заразилась, я старалась скрывать свою болезнь. Но в маленькой каюте, что нам выделил капитан, скрывать это было уже невозможно. Мой муж и так винил себя в болезни дочки, а когда увидел, что и меня постигла та же участь, еще больше помрачнел."

— Я… боюсь… Виола. — послышался мужской шепот, в звуках рвущихся о борт коробля волнах — Я боюсь, что все напрасно. Я никогда не боялся смерти, никогда не боялся битв. Но сейчас я действительно боюсь…

— Чего, милый?

— Я боюсь, что если в этом городе мы не найдем лекарство, и все это будет напрасно… я буду смотреть как вы мучительно чахнете от болезни, которой я вас заразил.

«Но вид моих близких пугал меня больше, чем осознание того, что через некоторое время, я тоже буду так же мучиться, как и моя маленькая Эн.»

— Если нам не помогут в этом городе…

— Нет, Виола.

— Если они нам не помогут, пообещай мне, Джон!

— Не проси об этом… я не смогу…

— пообещай мне, что мы не будем мучиться! Пообещай!

Долгая тишина. Скрипы палубы корабля. Всплески волн.

— Обещаю...

Лиза вздрогнула и закрыла дневник. Первый раз, когда звуки голосов и морские волны дошли до ее слуха, она не придала этому значения, ведь время в тот момент опять вернулось обратно. Подумаешь, какой-то маленький сон в огромном кошмаре. Но дойдя до абзаца, на котором девочка остановилась, откуда-то из под ног, ее ослепил яркий свет, и, на мгновение ослепленная, она размыто, увидела это темное помещение каюты корабля, в которой на одной постели лежали два человека и негромко шептались. И только дослушав разговор до конца, девочка сумела закрыть дневник. Свет тоже будто потух.

Так же неожиданно, как воспоминание мамы, которое прорвалось в ее реальность, не спросив у девочки разрешения, на улице со скрипом открылись большие ворота. Сидя в оцепенении от сковавшего страха, она обнаружила, что шаги где-то внизу и удары со стороны входной двери стихли. «А вдруг это мама» -пронеслась мысль, и она метнулась к окну в надежде увидеть кого-то из родителей, но нахлынувшая волна радости резко сменилась разочарованием, а затем и страхом.

Приливы этих трех разных чувств нахлынули одновременно и так стремительно пронеслись через нее, что с буквально застывшими слезами разочарования, что стояли сейчас в глазах, расширенных от страха, и комом в горле, Лизе пришлось очень быстро спрятаться за подоконник, от чужих глаз за окном, и отчаянно бороться с собой, чтобы не расплакаться, не выдав себя.

Человек за окном был незнакомым и чужим, а Лиза боялась всего нового. Она знала что, скорей всего, незнакомец не увидел ее, в темноте комнаты, с улицы. Но звуки, которые она непроизвольно издала несясь к окну в беспорядке комнаты, могли её выдать. Когда девочка об этом догадалась, она уже знала, что человек не ушёл, потому что почувствовала слишком знакомый неприятный запах, даже вонь, что шла с улицы, сквозь разбитое окно. Этот запах обычно исходил от отца, или от его друга мистера Хенрика, когда они приходили домой, как они же сами говорили с охоты.

«Если я не скажу ни слова, он уйдет. Просто не издавать звук. Подождать. Он отвернется и пойдет своей дорогой. Просто подождать.» — думала Лиза, стоя на коленках под окном. — " Но, может быть, он тоже охотник, как и мой отец? Может быть, он его друг?"

Вдруг она вспомнила про прикрепленную надпись на стекле окна, подсвеченную лампой, чтобы можно было легко прочитать то единственное слово, написанное кровью. " Если я буду молчать он уйдет, он не поможет, а если он хочет помочь? А если больше путников не будет? Что тогда?"

Стук о стекло со стороны улицы.

— Кто… вы? — от неожиданности вырвалось у девочки.

— Я?.. — спросил путник. Видимо он неожидал что из тьмы дома его настигнет звук детского голоса, и смог сказать лишь это. Лиза же, осознав, что отступать некуда, продолжала.

— Я н-не знаю ваш голос, но узнаю запах. Вы охотник..? И значит вы можете поискать мою м-маму. — заговорила девочка, немного запинаясь от недоверия и страха…

— Папа долго не возвращался с охоты, и м-мама пошла искать его, и сейчас её тоже нет. А я совсем одна…… — на этой фразе комок к горлу дал о себе знать.

— И мне страшно… — Сейчас, когда она все таки открылась этому незнакомцу, в ней вдруг опять поселилась надежда, что все скоро кончится, лишь бы он нашел маму.

- Хорошо, я поищу ее. — послышался ответ, после недолгого молчания.

— Правда.? — не веря услышанному спросила девочка, и от радости даже встала во весь рост, устремив взор на стоящего человека за окном. Лиза никогда прежде его не видела. Его забрызганную тут и там кровью и грязью некогда белую рубашку, покрывала темная жилетка и капюшон, который закрывал верхнюю часть лица, свисая за спиной, покрывая плечи, так что видны были только губы и подбородок. Сам же охотник был худощав, и костюм его совсем не подходил к его деятельности, будто бы он совсем не думал о своей защите. Особенно заметно это было не только по тонкой рубашке, но и по узким штанам и черным туфлям. А трость, что была точь-в-точь похожа на ту, что нашла девочка у отца в шкафчике, подходила к этому костюму, но совсем не вписывалась у нее в образ охотника, который создал у неё в голове её отец.

— С-спасибо. У мамы к платью прикреплена алая брошь. — немного заикаясь от неожиданного несоответствия увиденному от ожиданий начала говорить девочка, продолжая разглядывать незнакомца. — Очень большая и к-красивая. Вы должны заметить.

И все же рукава белой рубашки были просто пропитаны кровью. Постоять за себя он мог. Тем более, что во второй руке Лиза заметила мушкет.

«Это точно охотник» — убедила она себя в мыслях.

— Постойте, я забыла про шкатулку — немного громче от волнения сказала Лиза, и побежала вглубь комнаты, убедившись, что охотник еще не ушел, и будто забыв о больной ноге. Шкатулку в другом конце комнаты она отыскала сразу и еще не дойдя до окна начала продолжила говорить.

— Если вы найдете мою маму, передайте ей эту музыкальную шкатулку.

Она открыла окно. Немного нерешительно, охотник подошел ближе, протянув руку, предварительно засунув мушкет в кобуру.

— Ей мы успокаиваем отца, когда он теряет контроль. — закончила девочка отдав в руки незнакомца шкатулку мамы, с выгравированным именем на крышке «Виола»

— Если я ее найду, обязательно ей передам.

Когда он ушел, Лиза подумала, что незнакомец сам не ожидал встретить здесь ее. От того, наверное, он и был не сильно разговорчивым. Но для нее это не имело особого значения, потому что теперь в девочке укрепилось чувство веры, что этот кошмар закончиться. Единственное, о чем девочка жалела, так это о том, что не спросила его, почему время имеет свойство возвращаться сегодня. Может быть он знает почему?

Она даже не заметила, как вернулась на тоже место, откуда побежала к окну и, сама того не понимая, быстро нашла глазами то предложение в дневнике, на котором она остановилась, когда читала, совершенно забыв о том странном моменте своего погружения в мамины воспоминания. Насколько же было неожиданно для нее осознать, что то, прошлое погружение, для нее было только началом. Жидкость под столом в серебряной чаше неожиданно страшно забурлила. Из нее вдруг будто бы разлился очень яркий свет, сначала освятив всю комнату, а после будто бы окутывая девочку с ног до головы. Лиза даже не успела испугаться и только машинально успев схватить свою куклу в руки, с ужасом заметила, как начала куда-то исчезать вместе с ней. Комната задрожала, настенные часы с грохотом повалились на пол, вслед за кухонной утварью с верхних полках. И все вдруг стихло. Даже часы, что своим ходом стрелок нарушали тишину дома, разбившись о пол, остановились. Девочка Лиза и ее кукла Мари погрузились в воспоминание мамы на первых страницах ее дневника.