Продолжение

Я просидел в тишине ещё минут пятнадцать. Каждая попытка понять смысл фразы из листа возвращалась пустой. "Умри правильно — и кто-то получит продление" — звучало почти как шутка из чёрной газеты, которую бы продавали у метро... Но теперь она жила в моей папке. В моей реальности.

Я резко встал, пошёл заварить чай. На кухне архива никогда ничего не менялось, всё такое же: старый чайник с обугленной ручкой, пачка "Зелёного чая с мятой" без этикетки и кружка с надписью "Жизнь — архив, и у тебя нет к ней доступа". Это я сам маркером когда-то вывел, в порыве остроумия.

Чайник зашипел, пар закрыл стекло. Просто вода и просто чай. Напиток, который я пью каждый лень... Сколько осталось глотков, Леон? Я мысленно отогнал мысль, но она прилипла, как навязчивая муха к клейкой ленте.

Когда я вернулся с кружкой в кабинет, дверь уже была приоткрыта. А внутри стоял он.

Надзиратель.

Форма цвета пыльного асфальта, на груди — значок, в глазу — линза регистрации. Он никогда не стучал. И никогда не приходил случайно. Я выронил чай, обжёг ладонь и в тот же момент понял, что сегодня проверка, Чёрт, я забыл про ежеквартальную проверку.

— Архивариус Леонард Верден, — произнёс он механически, щёлкнув пальцами. — У нас сегодня проверка согласно протоколу 47/С. Сверка значений, актов и отчётов.

— Да… да, конечно. Простите, я просто… задумался.

Он прошёл мимо меня, будто я — пустой стул. Начал сканировать шкафы, вытаскивая карточки, открывая ящики. И только спустя минуту замер.

— У вас перемещена папка 5А/13, — сухо сказал он, поворачиваясь. — Эта позиция подлежит сверке, но её наличие вне архива — странность.

Я почувствовал, как в груди сердце начало биться в бешеном ритме. Он знает об устройстве, он знает о том человеке.. Нет, не может быть, это всего лишь паранойя.

— Я… я нашёл ошибку, решил перепроверить данные.

Он не сказал ни слова. Только достал устройство, которое напоминало уменьшенную гильотину — щёлк — и сделал пометку у себя в журнале. Щёлк. Щёлк.

Звук как у счётчика у незнакомца.

И тогда он сказал:

— Берегите ресурсы, архивариус. Некоторые перерасходы фиксируются… автоматически.

И снова — без угроз. Просто констатация. Он ушёл, как тень, и я остался наедине с пролитым чаем, болью в ладони и навязчивой мыслью:

Раньше мне не было до этого дела, но теперь я думаю, зачем нужны эти проверки?

Я остался стоять, уставившись в пространство, где только что был Надзиратель. Пятно от чая растеклось по полу, будто кровь от несуществующей раны. Боль в ладони утихла, но остался след — розоватая линия, ожег от кипятка.

"Берегите ресурсы." Это звучало не как совет, но как предупреждение, или как чьё-то последнее напутствие.

Я поставил кружку обратно на стол, хотя пить уже не хотелось. Тишина снова воцарилась в комнате, но она уже была другой. Словно архив сам почувствовал, что что-то сдвинулось.

Я подошёл к шкафу, открыл ящик и достал папку 5А/13. Ту самую. Бумага была чуть влажной от моей ладони, и, кажется, чуть дрожала — хотя, может, это я дрожал. Лист, где была надпись «Умри правильно — и кто-то получит продление», лежал поверх. Я снова прочитал его, как будто в этот раз найду шифр между строк.

Но нет.

"Откуда она оказалась на моем столе?" фраза вырвалась сама собой, шепотом, как извинение. Как будто я оправдывался перед чем-то. Или кем-то. Я оглянулся. Комната была пуста.

У меня в животе всё сжалось, в комнате будто стало холоднее.

Я сел обратно за стол. Вынул из ящика свою тетрадь, которую держал для неучтённых мыслей. Там были только заметки без даты. Только слова, которые, казалось, никому не нужны.

Запись №48:

Если лимиты реальны, то значит, существует структура их учёта. Если структура есть — значит, есть наблюдение. Если есть наблюдение — есть и выбор. А если есть выбор — то кто-то должен был его сделать его.... За меня?

Я закрыл тетрадь и снова вспомнил человека с циферблатом. Как он сжал устройство, как щёлкнул пальцем, как будто отметив чей-то очередной "раз".

Сколько у меня осталось раз?.. Сколько глотков, сколько слов, сколько взглядов в окно? Сколько раз я ещё увижу, как линза на глазу Надзирателя моргнёт в мою сторону?

Мой чай на полу остыл, а вместе с ним — и привычная логика. Впервые за долгое время я не чувствовал опоры ни в словах, ни в бумаге. Только дрожь. И странное предчувствие.