Интервью с Рэйфом Файнсом, Изабеллой Росселлини и Эдвардом Бергером о создании «Конклава»

В фильме «Конклав» режиссера Эдварда Бергера есть освежающая честность. Его масштабные персонажи — сложные и многогранные люди, которые относятся к своей вере — и своим сомнениям — серьезно.

National Catholic Reporter побеседовал с Бергером и актерами Рэйфом Файнсом и Изабеллой Росселлини о точности литургических изображений, роли веры в творческом процессе и мыслях о духовном лидерстве.

Три отдельных интервью были объединены, отредактированы и сжаты для ясности. Эта часть содержит спойлеры.

NCR: Одной из первых вещей, которая бросилась мне в глаза в этом фильме, было то, что зрители никогда не видят публику или большую толпу Ватикана. Тем не менее, мы чувствуем давление толпы и ее влияние на то, как эти люди принимают свои решения. Что повлияло на решение ограничить действие фильма пределами Сикстинской капеллы?

Бергер: Кадры толпы стоили денег, но решение не было финансово мотивировано. Я хотел остаться в голове Лоуренса (главного героя) и в его перспективе. Лоуренс не с толпами, но мысленно он полностью находился в конклаве. В то же время кадры папы с толпой на пасхальной мессе или на площади Святого Петра проникли в нашу культуру. Мне было гораздо интереснее показать процесс, который мы раньше не видели.

NCR: В этом фильме особое внимание уделено деталям, от того, как персонажи держали руки в молитве, до того, как вы носите пилеолус. Удивило ли вас что-нибудь в ходе изучения этих обычаев?

Файнс: Если мы воспринимаем свою работу всерьез, то это значит, что нам нужно было сделать так, чтобы ритуалы выглядели достоверными и реальными. Если вы создаете какую-либо организацию, например армию, есть способ, которым они носят форму и оказывают честь. Я ненавижу, когда... это делается не так, как надо, или если это грязно. Для тех, кто находится в этих пространствах, эти элементы важны.

Меня удивил характер Лоуренса. Он удивительно сложен и несет в себе чувство внутреннего противоречия и борьбы. Он склоняется к более монашеской жизни, но он также поразил меня как человек, который был начитан и читал различные толкования Евангелие и их учений. Он не иконоборец, но он склоняется к той точке зрения, что церковь может модернизироваться, поэтому я думаю, что он сторонник Беллини. Мне как актеру, идея о том, что у священника был кризис с молитвой, очень интересна. Его кризисы и сомнения делают его более реальным и гораздо более человечным.

Бергер: «Конклав» начинается со смерти папы. Я помню, как читал сценарий Питера Строгана, в который он включил все эти ритуалы, от запечатывания покоев папы до снятия кольца и всех молитв, и я спросил его: «Правда ли все, о чем ты пишешь и что описываешь? Где ты это нашел?».

NCR: Что бросилось мне в глаза при втором просмотре, так это то, как вы и оператор Стефан Фонтен сосредоточились на руках, с самого первого кадра кардинала, сжимающего чемодан, до того, как объектив фокусируется на руках молящихся. Что вдохновило на этот выбор?

Бергер: Это было больше похоже на интуицию… Я не могу точно это описать. Мы так много делаем руками. … Мы молимся, мы даем, мы пожимаем руки, мы прикасаемся… мы используем это, чтобы обозначить границы. Сосредоточившись на руках, мы чувствовали, что мы разрезаем тело пополам и как бы распределяем его роль и его важность как языка среди всего этого ритуала.

Один из моих любимых кадров был, когда Лоуренс кладет свою руку на Адейеми [Лусиан Мсамати]. Этот жест утешения и единения между двумя людьми ощущался очень по-человечески; то, что разделяли эти двое в тот момент, невозможно было выразить словами.

NCR: Лоуренс — измученный персонаж, который находится во власти внутреннего конфликта. Рэйф, как вы подходите к игре персонажа, у которого мало слов, чтобы передать такую глубину уныния?

Файнс: У вас должно быть чувство персонажа, внутренний мир, который вы мариновали и о котором думали, так что когда вы приходите на съемочную площадку, вы уже живете в его голове. Немного сложно говорить об этом процессе, потому что во многом это догадки и интуиция.

NCR: Изабелла, я знаю, что вы выросли католичкой и ходили в католическую школу. Не могли бы вы рассказать подробнее о том, что вы вложили из своего прошлого в этого персонажа?

Росселлини: Я была очень уверена в том, что играю сестру Агнес с большим авторитетом. У меня не так много диалогов в фильме — это был выбор, сделанный, чтобы подчеркнуть, насколько католическая церковь патриархальна и как мужчины принимают решения. Но поскольку я ходила в католическую школу, я знала, что есть больше глубины, чем эта бинарность. Вы могли играть подчинение, не испытывая недостатка в авторитете.

Мою мать звали Ингрид Бергман, и она всегда говорила, что актерство — это ее призвание. Она говорила: «Актерство выбрало меня. Я не выбирала актерство». Когда я пошла в школу, я была особенно привязана к одной из монахинь. Она сказала мне, что когда она решила стать монахиней, ее мать была расстроена, потому что хотела стать бабушкой. Но эта монахиня чувствовала, что это призвание. Она дала тот же ответ, что и моя мама.

Я всегда ассоциировала монахинь и мою маму с определенной степенью независимости и силы. Несмотря на то, что у сестры Агнес не так много диалогов, я пыталась это передать. Она персонаж большой власти даже в своем молчании.

NCR: Один из моих любимых кадров в фильме проводит параллель между тем, как свет падает на тело мертвого Папы, и светом тех документов, которые сканирует сестра Агнес.

Бергер: Мне нравится контраст между современностью технологий и архаичной природой человечества. В частности, этим кадром я хотел показать, как люди часто пытаются использовать технологии, чтобы постичь непознаваемое. Сканер может просто сканировать некоторые документы, но в контексте фильма Лоуренс пытается просвечивать человеческую душу рентгеном и постичь непостижимое. Мы создаем технологии, чтобы постичь человечество и осмыслить его, чтобы имело смысл, что это проявится на конклаве. Но технологии имеют свои ограничения и не могут помочь вам с верой; вот где проявляется важность веры.

Росселлини: Мне понравилась речь Лоуренса о сомнении. Будь то общество или церковь, мы забываем, что мы люди, склонные совершать ошибки из-за нашего ограниченного понимания. Фильм напоминает вам об этом. Мне нравится, что фильм заканчивается большим вопросительным знаком во многих отношениях. Выбранный Папа не тот, кого люди ожидали, но он тот, кто посвятил свою жизнь бедным и нуждающимся.

NCR: Я думаю об этом смирении в начале фильма, когда персонаж Карлоса Диеза Бенитес благословляет еду и особо упоминает сестер, которые ее готовили. Возникает ощущение, что он первый, кто это сделал. Камера переключается на вас, и у вас на лице эта великолепная ухмылка.

Росселлини: Как я говорю позже в фильме, сестры невидимы, но не для Бенитеса. Для меня Бенитес наиболее похож на Христа. Он тот персонаж, который спрашивает: «Вы обедали?» у кардинала Лоуренса, когда тот напряжен из-за логистики конклава. Он тот, кто благодарит монахинь за приготовление еды, а не просто ожидает, что сможет ее съесть. Мало-помалу его мировоззрение обезоруживает и покоряет всех.

Я родилась в Риме, и жизнь Ватикана очень сильно присутствует в римской жизни. Те же дебаты, что и в обществе, есть и в церкви. Внутри церкви идут те же дебаты между прогрессистами и либералами; люди борются с личными амбициями.

NCR: Интересно также отметить, что в этой сцене ирония в том, что монахинь оттеснили в сторону, но это интересно, ведь конклав не мог бы работать без них.

Росселлини: Конечно. Когда вы не в драке борьбы за власть, вы можете быть выше ловушек и мелких конфликтов. Вы можете сосредоточиться на духовности роли, которую вы выбрали, потому что вы не в борьбе за власть. Вы выше того, что происходит, и можете помнить о своем призвании и важности любви и благодати, о которых мужчины легко забывают, поскольку они пытаются завоевать положение.

NCR: Как работа над этим фильмом изменила ваши представления о духовном лидерстве? В то время, когда люди могут сомневаться в необходимости институционализированной религии, могут ли духовная забота и лидерство быть обнадеживающими и восстанавливающими?

Бергер: Это большой вопрос для духовных лидеров, чья работа заключается в том, чтобы думать об этих вещах. Я уважаю их мнение и лидерство, и я хочу быть осторожным, чтобы не наступать на их территорию. При этом, в целом, я большой сторонник неплеменного подхода. Я верю в объединение и слушание людей и участие в обсуждении даже со своими злейшими врагами. Мы живем в таком разобщенном мире, где люди настолько укоренены в своих убеждениях, что это сводит разговор на нет. Я думаю, что всем нам было бы хорошо, если бы религиозные лидеры продемонстрировали смирение, сказав: «Возможно, я не всегда прав».

NCR: Какую роль играет вера в вашем творческом процессе, если она вообще играет?

Бергер: Для меня кинопроизводство — это не наука. У меня и моей команды нет рецепта создания фильма; у нас есть инстинкт того, как это должно быть сделано, но когда вы имеете дело с другими людьми, прелесть сотрудничества в том, что иногда конечный продукт будет отличаться от того, что вы думали. Вы должны реагировать на это и принимать эти различия как часть процесса.

Всякий раз, когда я принимаю решение, я чувствую, что я на 51% уверен и на 49% не уверен. Но я понял, что не могу оглядываться назад. Я вижу, что вера играет здесь свою роль. Даже работая с актерами, такими как Ральф и Изабелла, я могу иметь видение того, как я хочу, чтобы что-то произошло, но они могут сделать что-то в тот момент, что отличается от того, что я думаю. Это процесс веры, когда я доверяю им; это часть отношений между режиссером и актером.

NCR: Мне бы очень хотелось услышать о том, каково было работать с животными, особенно с черепахами, и как вы видите значимость их ролей в этой истории.

Бергер: Мне нравится хаос и неконтролируемые элементы, которые животные привносят в фильм. Они уникально приземляют фильмы. У нас было, может быть, около десяти черепах. Хорошо то, что они не убегают, а если и убегают, то не могут уйти далеко (смеется). Я помню, как видел фонтан, полный черепах на территории Ватикана. Они были подарком Ватикану, и когда я посмотрел, что означают черепахи в разных культурах, оказалось, что они имеют очень разнообразное значение. В результате их здорово включать в фильм, потому что их присутствие может быть открыто для множества различных интерпретаций. Однако в одной из этих культур черепаха символизирует трансформацию и изменение, в другой они символизируют мудрость и возраст. Я подумал, что было бы хорошей кульминацией для Ральфа отнести черепаху обратно к фонтану ближе к концу фильма, помня об этих идеях.

#americanspy #americanspyrecommends