Бабушка

Здравствуй, DTF! Я — писатель-абсурдист. Ты меня не знаешь, но это ничего: меня не знает никто. Я превращаю в рассказы странные сны — свои и чужие.

Все должно было выглядеть так, будто бабушка дома и спит себе преспокойно под одеялом в большой спальне.

Я хотела подложить под одеяло подушки, как это делают обычно в книгах или фильмах, но бабушка моя была уж очень худенькая, поэтому даже самые маленькие подушки из тех, что я нашла в доме, в качестве замены не подходили. Я подоткнула одеяло со всех сторон таким образом, чтобы оно немного приподнималось над матрасом, а на одну подушечку в изголовье положила клубок пряжи вместе с недовязанной подставкой, предусмотрительно оставив внутри спицы: бабушка всегда бывала недовольна, если плохо обращались с ее вязанием, пусть даже и чисто случайно. Я прикрыла одеялом подставку и нижнюю часть клубка (клубок был темно-красного цвета, прямо как волосы бабушки) и отошла к двери спальни, чтобы оценить свою работу. Прищурившись, я не видела ничего подозрительного, но стоило посмотреть внимательно – и обман обнаруживался сразу. Что ж, ничего иного ожидать я и не могла. Со вздохом я отправилась на кухню, чтобы навести там кое-какой порядок.

Разделавшись с кухней, я решила вернуться в бабушкину спальню, потому как давно хотела перебрать старую раскладную кровать. Зайдя в комнату, я не удержалась и вытерла письменный стол, подоконник и книжный шкаф; взглянув на бабушкину кровать, я подумала, что неплохо было бы протереть и под нею, чтобы еще разок угодить бабушке. Но тут же мой взгляд упал и на этот громадный комод с выдвижными полками для спанья, который мы по привычке называли раскладной кроватью. Полок в нем было три, и я выдвигала их не по порядку, вынимая матрасы для чистки; когда я задвинула среднюю полку, оказалось, что на полу под ней лежит целое нагромождение старых шахматных досок с фигурами – ума не приложить, откуда они там взялись, уж не вывалились ли из этого жуткого комода? Однако я не успела над этим поразмыслить, потому что уже звонили в дверь. Мне так и пришлось оставить матрасы с досками разбросанными по всей спальне.

У двери в передней меня обуял страх, и я некоторое время не решалась открыть, но звонили настойчиво. Мне теперь не очень хотелось принимать гостей, но куда проще было вежливо все объяснить, чем выслушивать эти звонки целый день.

За дверью стояли двое моих друзей, которых я видела довольно редко, и я немного приободрилась.

– Евдокия Михайловна дома? – спросил Арсен.

– Она сегодня очень больна, – ответила я, – и я…

– Но мы пришли к тебе, а не к твоей бабушке, – вмешался Игорь. – Впусти нас скорее, пока не началось…

Я снова испугалась от его слов, но оба уже проскочили в переднюю и теперь осваивались в гостиной.

– Так как ты тут поживаешь? – начал Арсен, вытянувшись на уютном бабушкином кресле.

– Как бы ты здесь не зачахла, – сказал Игорь, который присел на кухонную табуретку, забытую мной после уборки.

– Я совсем не… – хотела было ответить я, но в эту секунду опять раздался звонок, и оба моих приятеля разочарованно вздохнули.

Открыв дверь, я увидела сухого маленького человека лет пятидесяти: он был в потертом костюме и почему-то, как английский джентльмен, в цилиндре.

– Здравствуйте, – сказал он мягким голосом и снял цилиндр – без него он выглядел совсем субтильным. – Я к Евдокии Михайловне.

– Моя бабушка очень болеет, – ответила я, забыв вернуть его приветствие.

– Это ничего, – сказал сухой человек и улыбнулся. – Я ведь совсем ненадолго, и мы с ней, наверное, быстро договоримся – не в первый раз.

– А о чем, собственно, вы хотели поговорить? – осведомилась я. – Может быть, и я могу помочь?

Джентльмен смутился.

­– Дело в том, что я занял ей некоторую сумму, можно сказать, что значительную, ­– сказал он, слегка откашлявшись. – То есть я понимаю, что для нее это деньги не такие большие, – виновато добавил он, ­– но я, с позволения сказать…

– Эй, – послышалось из гостиной, – не задерживайся!

– Вы хотите пройти? – спросила я устало.

– Не то чтобы мне хотелось вас затруднить… – замялся джентльмен, но по всему было видно, что он, конечно, рассчитывает войти к нам. Я покачала головой и просто вернулась в гостиную. Там я встретила два недовольных взгляда, и друзья хотели вновь завести беседу, но человек с цилиндром уже показался за моей спиной и теперь неловко осматривался по сторонам.

– Представь нас этому господину, – попросил меня из вежливости Арсен, но джентльмен не обратил на это внимания.

– А где же Евдокия Михайловна? – спросил он. – Мне очень нужно ее увидеть.

– Разве я не могу вам помочь? – повторила я. – Евдокия Михайловна совсем не настроена разговаривать.

– Да, это в ее характере, – тут же подтвердил маленький джентльмен. – Кажется, что она вовсе не хочет ни о чем разговаривать, даже когда совершенно здорова, но в действительности она добрый и общительный человек, нужно только найти к ней подход, хотя это бывает очень трудно.

Арсен строил разные язвительные лица, но не решался возразить – опять-таки из вежливости. Игорь, отвернувшись, смотрел в блестящие на солнце окна балкончика. Джентльмен продолжал рассеянно озираться.

– Я умею находить к ней подход, во всяком случае, мы с ней вполне ладим, – прибавил он и покосился на дверь большой спальни. – Должно быть, Евдокия Михайловна здесь?

Я ничего не ответила, и джентльмен этого не заметил, потому как разговаривал сам с собой.

– Да, она там, я уверен, – сказал он и поправил ворот пиджака. – Но если она велела запереть дверь, то, значит, и впрямь отдыхает и не потерпит беспокойства.

Я было обрадовалась, но гость тут же добавил:

– У меня есть время, так что я подожду здесь до тех пор, пока ей не станет лучше и она не покажется нам. Прошу, не осуждайте мою настойчивость, – сказал он, обратившись ко мне. – Этот разговор нельзя откладывать.

Его, конечно, следовало немедленно выгнать, но его мягкость и обаятельная рассеянность подкупили меня. Я решила, что он никому не причинит вреда, если устроить его на кухне, отделенной еще целой комнатой от гостиной. Если же прикрыть дверь в гостиную, то он даже не услышит наших разговоров.

– Идите сюда, – позвала его я и провела за руку через коридор в кухню. Два друга посматривали нам вслед хмуро.

– Какие у вас холодные ручки, – радостно сказал джентльмен, – прямо как у вашей бабушки.

– Я недавно мыла руки после уборки, – ответила я, – а к горячей воде я не привыкла.

– А вы все убираетесь, – заметил джентльмен, – хотя в вашей квартире, между прочим, царит непревзойденная чистота.

– Спасибо, – сказала я равнодушно.

– Я не хвалю вас. Мне, наоборот, становится от этого не по себе. Такой порядок испускает собственный холод и лишает квартиру уюта, и потому в вашей квартире не очень приятно находиться. Это одна из главных причин, по которой мне не хотелось бы здесь задерживаться, но, как видите, я вынужден… Куда же вы? Я обидел вас? Не побудете ли вы немного со мной?

Я обернулась и покачала головой.

– Нет, это совсем не обидно, я вас понимаю, но ведь я привыкла к порядку. Может, привыкли бы и вы, если бы жили с моей бабушкой вместе.

Маленький человек при этих словах заметно вздрогнул и прищурился, судя по всему, живо представляя себе такое развитие событий.

– Повторяю, я не хотел вас оскорбить, – сказал он и пригладил свои серебристые волосы. – Но вы, я вижу, предпочитаете другую компанию, и я этому даже рад, потому что вы сейчас будете уходить из кухни, а у вас при этом очень красивые ножки и наблюдать за вашим уходом не так уж досадно.

– Спасибо, – сказала я и даже хихикнула.

– Я слышал, как ты смеялась, – заметил Игорь, когда я вернулась в гостиную. – Ты меня пугаешь.

– Мне это не нравится, – вторил ему Арсен.

Я хотела объяснить, но тут раздался третий звонок в дверь, и приятели мои просто схватились за головы.

В дверях теперь стояла полная и свежая пожилая женщина, которая держала в руках небольшую сумочку.

– Здравствуй, – сказала она. – Ты меня не узнала?

Подумав, я ответила:

– Извините.

– Меня зовут Ираида Михайловна, – объяснила она, улыбаясь. – Я сестра Евдокии Михайловны, твоей бабушки. Надеюсь, она сейчас дома?

– Она дома, – подтвердила я, – но очень болеет, и боюсь, что ей не…

– Я потому и приехала, – торопливо сказала Ираида Михайловна. – Ведь я услышала, что у сестры в последнее время какое-то нездоровье, и решила навестить ее. Прости меня, пожалуйста, за то, что я так долго собиралась; ведь мы с ней, по правде говоря, в ссоре…

– Вы думаете, бабушка хочет вас видеть?

– О, я уверена, – заявила Ираида Михайловна и быстренько избавилась от своего плаща. – Идем же скорее к ней! Зачем говорить об этом у порога?

– Бабушка просила не пускать никого в ее спальню, – твердо говорила я на ходу, и пожилая женщина отвечала:

– Нет-нет, ты этого, может быть, не понимаешь, но в глубине души твоя бабушка очень любит свою сестру. Не бойся, мы не будем ругаться, теперь совсем не до того.

Она прошла через всю гостиную широкими шагами, даже не взглянув в сторону моих друзей, и остановилась у двери большой спальни. Я хотела задержать ее, но пока я раздумывала над тем, как это сделать, она уже просунула голову внутрь, хмыкнула и закрыла дверь.

– Какой беспорядок в ее спальне, – строго сказала она. – Тебе стоит убрать все эти шахматные доски и матрасы до того, как сестра проснется. Лучше бы тебе заняться этим прямо сейчас, пока я буду знакомиться с молодыми людьми.

Она поставила сумочку на круглый стол возле кресла, где расположился Арсен, и села напротив него, на диванчик. Мои приятели назвали свои имена. Завязалась беседа; друзья, очевидно, потеряли всякую надежду остаться со мной наедине и решили довольствоваться компанией этой особы. Я же стояла посреди гостиной в замешательстве. С одной стороны, навести порядок в спальне и впрямь было необходимо, потому что беспорядка не одобрила бы моя бабушка. С другой стороны, у меня не было желания исполнять внезапные приказы этой приезжей женщины, да и к тому же я не доверяла ей и не очень-то хотела упускать ее из виду. И потом мне пришла еще одна неожиданная разумная мысль: если оставить все как есть хотя бы до вечера, то матрасы и доски будут отвлекать на себя внимание любого вошедшего в спальню, и тот с большей вероятностью позабудет о том, ради чего он, собственно, туда вторгался. Не то чтобы я ожидала прихода новых гостей…

В это время из кухни послышался отчаянный крик:

– Подойдите ко мне, пожалуйста, скорее, скорее!

Поглощенные разговором гости, конечно, пропустили эти мольбы мимо ушей.

– А что у вас в сумочке? – спросил Арсен.

– Подарок, – с довольным видом ответила Ираида Михайловна. – Подарок для сестры. Я должна ее как-то подбодрить… хотя этот подарочек – сущий пустяк и, конечно, не искупит моей вины.

– Нельзя ли взглянуть на него? – спросил заинтересованный Игорь.

– Нет-нет, это же сюрприз! – шепотом воскликнула Ираида Михайловна. – Вы увидите его, когда моя сестра присоединится ко всем нам.

Напрасно я надеялась, что она услышит крики из кухни и захочет перейти к тому, кто более подходит ей по возрасту! Нет, она явно увлеклась Арсеном и Игорем и не собиралась вставать с места до последнего. Впрочем, это дало мне возможность снова почувствовать себя хозяйкой, и тогда я все-таки решила заглянуть на кухню.

Маленький человек, который зачем-то напялил обратно свой цилиндр, при виде меня загорелся глазами.

– Я стесняю вас, – сказал он так, словно это можно было отнести к его заслугам, – но при этом вы очень добры ко мне. Не прошло и минуты, как вы явились по моему зову. Ваша бабушка никогда не подходила ко мне так сразу.

– Она презирает вас? – спросила я, стараясь опять не улыбнуться.

– Нет, вовсе нет, – спокойно ответил джентльмен. – Как я, наверное, уже говорил, мы с ней отлично ладим. Я просто хочу сказать, что люди устроены значительно сложнее и интереснее, чем вы думаете.

– Я понимаю, – кивнула я со вздохом. – Так чего ради вы меня сюда звали?

– О, сущий пустяк, – ответил он. – Неловко сейчас об этом говорить, но я чуточку проголодался. Дома меня ждет супруга со своей чудесной стряпней, но обстоятельства обязали меня ждать здесь, и я… Короче говоря, не найдется ли у вас чем подкрепиться?

– У нас остался холодный огуречный суп, – сказала я.

– Не люблю холодные супы, – брякнул в ответ джентльмен, но, когда я посмотрела прямо на него, он махнул рукой и добавил: – А, пожалуй, если подумать, этот суп отлично подойдет к такой обстановке. Несите его мне скорей. И, пожалуйста, не торопитесь, идите помедленнее. Я все еще хочу вами вдоволь налюбоваться.

Я пожала плечами и пошла на балкончик за супом. В гостиной тем временем ничего не поменялось, а вот в передней опять заливался звонок. Я решила не открывать в этот раз дверь. Было очевидно, что звонка никто не заметил и меня не станут упрекать за эту своевольность, а джентльмен с кухни подумает, что дверь открыли, когда звонки прекратятся.

– Вы послали кого-то открыть? – с уважением сказал джентльмен, когда я пришла к нему с кастрюлькой. – Я доставляю вам неслыханные неудобства, это было неизбежно.

– Пока вы остаетесь на кухне, вы мне совершенно не мешаете, – заверила я его. – Кроме того, кто-то все равно должен был в конце концов съесть этот суп.

Джентльмен улыбнулся и принялся за дело. Я некоторое время наблюдала за ним, делая знаки, чтобы он не пытался извиняться во время еды, и затем ушла.

В гостиной, к моему изумлению, стоял подбоченившись какой-то большой и лысый мужчина в видавшей виды жилетке, который мило болтал с Ираидой Михайловной, пока Игорь и Арсен переговаривались между собой вполголоса.

– Доброго здоровьица! – весело сказал он, заметив меня, и протянул свою толстую руку. – Я – пан Дубрик. Вернее сказать, так меня называет ваша бабушка, и это мне очень нравится. Чудесный денек сегодня, вы не находите?

– Чудный, – ответила я сквозь зубы. – Могу ли я узнать, какое у вас дело к моей бабушке?..

– Поскольку ты не могла открыть господину дверь, это сделала я, – перебила меня Ираида Михайловна. – Ты не возражаешь?

Я поджимала губы.

– Никакого особого дела у меня нет, – сказал сконфуженный толстяк, – но у нас с Евдокией Михайловной намечена игра в шахматы, и пропустить ее будет очень досадно. Вообще-то мы обычно играем у меня дома, но сегодня она не пришла, и я подумал, что ей нездоровится, и тут мне это уже подтвердили.

– То есть вы пришли к нам, думая, что ей захочется играть в таком состоянии? – переспросила я.

– Да что вы! Ваша бабушка очень любит шахматы. Мне кажется, что если бы у нее не было других дел, то все дни напролет она проводила бы за шахматной доской, – сказал, посмеиваясь, пан Дубрик. – Вам, во всяком случае, видней.

Он отправился на диванчик к Ираиде Михайловне и расположился к ней вплотную, несмотря на то что на диванчике было еще довольно много места. Ираида Михайловна усмехнулась, но отсаживаться не стала. Толстяк, даже не подумавший заглянуть к больной в спальню, налег на бабушкину сестру всем телом и начал рассказывать историю о том, как однажды устроил в баре дуэль с известным гроссмейстером. Игорь и Арсен одинаково морщили лица. Между тем в квартиру снова настойчиво звонили.

– Ну иди, иди же открой дверь, – велела Ираида Михайловна, на минутку вырвавшись из объятий пана. Я глянула на своих друзей. Они оба смотрели теперь вниз и вертели в пальцах какие-то маленькие безделушки, подаренные, как видно, их собеседницей.

За дверью и меня ждали сомнительные сюрпризы. Там слышалась неприятная возня, а стоило мне только приотворить дверь, как вдруг мимо меня в квартиру хлынули потоком какие-то незнакомые дети. Они едва не сшибли меня с ног, и если бы это сейчас увидел человек в цилиндре, он бы наверняка пришел в ужас от моей неловкости. Опомнившись, я ринулась к двери и прижала ее плечом, пытаясь остановить это наводнение; но тогда снаружи раздались такие угрозы, что я была вынуждена отступить.

– Только, пожалуйста, не шумите! – взмолилась я, и едва ли это расслышал тот паренек, пятки которого последний раз сверкнули в передней.

Все эти дети не могли взяться ниоткуда, и я решила не подходить к ним до тех пор, пока не объявятся сопровождающие их взрослые. И вот спустя минуту к распахнутой настежь двери подоспела запыхавшаяся парочка: миловидная молодая женщина и заурядного вида мужчина, оба одетые в очень приличное и модное платье.

– Ох, простите нас, – сказала, отдышавшись, женщина. – Дети нас обогнали. Ведь вы ничего не имеете против детей?

– Это смотря по обстановке, – ответила я. – Как раз сейчас присутствие стольких детей здесь нежелательно.

Я решила говорить всем обо всем прямо, но теперь уже было слишком поздно.

– Войдите в положение, – жалобно сказала женщина. – Понимаете ли, мы планировали навестить Евдокию Михайловну как бывшие ее ученики, ведь мы не смогли попасть на общую встречу, потому как завязли в делах. Сегодня у нас выдался единственный день, свободный от всяких обязательств, но и у детей сегодня нет занятий в школе, а друзья нашего сына прознали о том, что нас не будет дома допоздна. Несчастье в том, что недавно уволилась наша домработница и за детьми присмотреть некому. Как же можно оставлять их одних! У нас в доме столько антикварных вещей и дорогой мебели! А друзья нашего Павлика очень обижаются, если он не пригласит их с собой, вы знаете этих сорванцов, – с грустью добавила она.

И что я могла на это ответить! Бабушка не любила детей, но еще больше она не любила, чтобы я перечила ее гостям! Конечно, они никогда не являлись в таком количестве, но теперь я не могла уточнить у бабушки, как себя с ними вести; все, что я могла – это удержать их от закрытой двери в спальню, да и то звучало просто смешно, ведь мне придется оборонять эту дверь от целой ватаги.

– Моя бабушка сегодня больна, – сказала я удрученно. – И я не уверена, что она захочет вас принять.

– Пожалуйста, – просила меня молодая женщина чуть не со слезами в глазах. – Для нас это не рутинная встреча. Вы знаете, как некоторые люди только делают вид, что уважают своих преподавателей, а за глаза ругают их почем зря и поносят самыми страшными словами, будто бы преподаватели слишком жестоки и используют устаревшие методы, да и к тому же не думают ни о чем, кроме собственного предмета, притом что далеко не всегда по-настоящему ему преданы. Но мы с мужем не допускали даже таких мыслей. У Евдокии Михайловны жесткая рука, это правда, но кому из нас не бывает нужна жесткая рука? Благодаря ей мы оба заняли хорошие места и можем содержать дом, который достался моему мужу в наследство.

Я промолчала.

– Меня зовут Лада, – сказала женщина и протянула мне руку. – Хотя мы знакомы мало, вы можете называть меня так. Моего мужа зовут Гжегож.

Гжегож кивнул у нее за спиной, и я неуверенно кивнула ему в ответ.

– Вы добрая девушка, это видно по тому, как мечтательно блуждают ваши глазки, – заметила Лада. – Вы невинны и рассеянны, как ребенок. Иногда вам хочется казаться твердой, как ваша бабушка, но это у вас не очень-то выходит. Пустите же нас в квартиру, мы утихомирим детей.

В гостиной дети уже вовсю увлеклись разделом территории и бабушкиного имущества, скакали туда-сюда и наперебой обсуждали свои школьные дела, наводя ужас на взрослых гостей, пуще всего на пана Дубрика, который сжался вдвое на бабушкином диванчике. Ираида Михайловна добродушно над этим хохотала. Впрочем, и она была несколько сбита с толку. Лада вышла на середину гостиной, как-то ухитрившись избежать столкновений со своими озорниками, и затем издала весьма внушительный рык. Гжегож позади нее пошатнулся, но устоял на ногах, а один из детей, повисший на верхней крышке пианино, шлепнулся на пол со смешным стуком. После этого в гостиной и вправду стало гораздо спокойнее, младшие дети сгрудились возле буфета, а дети постарше быстро ретировались, очевидно поняв, что в этой компании взрослых особенно не развернешься.

Ираида Михайловна проводила их до двери. Я успела вырвать у кого-то старинную бронзовую пепельницу. Потерь больше не было, но мне теперь – с ума сойти! – предстояло расставить всю утварь по своим местам, а я не была уверена, что помню все эти места так же хорошо, как моя бабушка… Лада тем временем бегло осмотрела все комнаты и, конечно, наткнулась на большую спальню, но не решилась войти. Для верности она все же постучала в дверь.

– Она отдыхает, Гжегож, – растерянно сказала Лада, и ее муж, который не сказал за все это время ни слова, пожал плечами. Лада повернулась ко всем присутствующим. – Давайте же накроем стол для Евдокии Михайловны и приготовим для нее вкусные кушанья. Когда больная встанет на ноги, ей нужно будет как следует подкрепиться.

Эту идею поддержали все, и особенно – дети, которые начали опять подпрыгивать на полу, сгорая от нетерпения.

– Кто из нас будет помогать хозяйке? – продолжала Лада, скрестив руки. – Я должна следить за детьми.

– Кулинар из меня никудышный, – пожаловался толстый пан Дубрик. – Да и в остальном на кухне от меня больше вреда, чем толку.

– А я очень устала с дороги, не обессудьте, – сказала Ираида Михайловна и откинулась на спинку дивана ближе к новому знакомому.

– Мы с радостью поможем нашей подруге, – откликнулись Игорь и Арсен. – В любом случае надо немного размяться!

– Собственно говоря, я видела на кухне приличного маленького господина, которому нечем заняться, – сказала Лада. – Сам он, похоже, не голоден, но наверняка согласится вам помочь, если его как следует попросить.

Гжегож любовно смотрел на ее уверенную позу и ничего не говорил.

– Может быть, я присоединюсь к вам, – пообещала мне Ираида Михайловна, – как только уважаемый пан Дубрик закончит свой рассказ.

И мы втроем отправились на кухню. Все припасы бабушка хранила в шкафах на балкончике; мне пришлось посылать туда Игоря и Арсена раз за разом. Я знала, что гости попросят и первое, и второе, и десерт, и, помимо этого, нужно было придумать что-то особенное для детей. Вся кухня скоро была заставлена продуктами, посудой, разными принадлежностями и специями. Друзья не заговаривали со мной, пока оставались на кухне; по-видимому, их смущало присутствие человека в цилиндре. Джентльмен беспрестанно вертел головой и осыпал меня комплиментами, но помогать не спешил. Потом на него что-то нашло, и он метнулся в гостиную и вскоре принес оттуда три бутылки вина, которые, очевидно, достал из буфета, разогнав при этом детей. Не стесняясь, он откупорил одну бутылку и начал разливать вино в стаканы, попавшиеся ему под руку. Я, конечно, пыталась остановить его, но приятели вмешались и сказали, что Евдокия Михайловна не стала бы возражать против того, чтобы гости в ее отсутствие немного выпили, а в случае чего можно будет сказать, что достать это вино предложил полковник…

– Полковник? – переспросила я.

Пока я хлопотала на кухне, в гостиной уже оказался пожилой полковник, еще один бабушкин знакомый, а между тем прибавилось и других гостей, причем их теперь было так много, что в квартире стало душно. Гости, несмотря на это, вели себя очень оживленно и благодаря появлению полковника находили новые темы для разговоров. Из другой комнаты уже вынесли огромный раздвижной стол и установили его посередине гостиной; муж Лады отыскал в буфете самую длинную скатерть. Я вернулась на кухню, думая только о том, что готовка затянется до позднего вечера.

– На вас лица нет, – участливо сказал джентльмен, зачем-то протягивая мне свой цилиндр. – Могу ли я чем-то помочь?

Я не ответила, и тогда он легонько щипнул меня другой рукой. Я ударила его по руке, и он засмеялся. Арсен сделал угрожающий шаг в его сторону, но я отпихнула и его. Он тоже начал хихикать, и Игорь с трудом сдерживал улыбку. От вина мои друзья превращались в страшно надоедливых чурбанов, и кончилось тем, что я сама выгнала их из кухни, прося их пойти домой, – ведь я видела, что им здесь неуютно, – но они, отшучиваясь, направились к общему столу, небрежно перемахивая через диваны и кресла.

Кое-кто собрался было высунуться на балкончик с сигаретой, но потом передумал и закурил прямо за столом. Я хотела строго осадить его, но тут на меня накатила тошнота, и я кинулась в уборную.

Умывшись и утерев лицо и волосы, я вышла в коридор на нетвердых ногах. В это же мгновение из передней в коридор выскочила какая-то белолицая старуха в чепце и ухватила меня железными руками за талию.

– Ты такая щупленькая, – заметила она. – Чем ты здесь питаешься? Должно быть, ты недоедаешь. На месте твоей бабушки, – ласково сказала она, – я бы хорошенько тебя выдрала, если по-другому непонятно. Ты бы еще поблагодарила меня, будь уверена. От неправильного питания все болячки.

Я так и не узнала, кем именно приходится эта женщина моей бабушке, потому как она отпустила меня и пошла к гостям. Потрепанная, я доковыляла до пустой кухни и при свете увидела там, что платье испачкалось поверх фартука, когда меня рвало. Первой мыслью было скорее переодеться, чтобы не позорить бабушку, но вместо этого я смочила пятна водой; проводя по ним пальцами, я, к своему стыду, обнаружила, что от этого мне становится очень томно. Я присела на стул и обхватила себя за бока, изгоняя это неразумное чувство, так что ногти впились в подмышки и загорелась кожа на груди. Томление сменилось сонливостью, я уронила голову на спинку стула и задремала.

Я опомнилась, когда из гостиной раздались первые недовольные возгласы: люди хотели есть. Громче всех вопила Ираида Михайловна – может быть, от того, что пан Дубрик уже практически сел ей на колени и не пускал ее помочь мне на кухне. Полковник старался урезонить гостей своими замечаниями, но и он не был в силах с ними справиться. Тогда он забрался в буфет, и в гостиной зазвенели бокалы и бутылки.

Джентльмен с цилиндром давно скрылся в другой комнате от греха подальше, при­хватив с собой бутылку вина и что-то из съестного, а я осталась в компа­нии брошенных кастрюль, горшочков и сковородок. Ругая себя за безалаберность, я зажгла свет и взялась за дело с удвоенным рвением. Нужно было тушить и греть заново все горячее, довести до ума соусы, салаты и бутерброды, а кроме того, я еще не занималась десертами. Я жалела о том, что джентльмен пропал из кухни: даже такой распущенный собеседник мне бы теперь не помешал. Впрочем, мне было хорошо слышно почти все то, что говорили в гостиной.

– Если задуматься, то во времена нашей молодости марок вин существовало не меньше, чем сегодня, – сказал полковник, не обращаясь ни к одному из гостей в особенности. – При этом вино было значительно вкуснее и на порядок качественнее, хотя наши дети, конечно, со мной поспорят.

– Но ведь вы всю свою молодость провели на службе, – заметила Лада. – Откуда такой опыт дегустации?

– Хороший служивый найдет время не только на вино, – ответил полковник и довольно нескромно хрюкнул. – Не думайте, будто мы еженощно чистим свои винтовки.

– Мне не очень нравится, какой оборот принимают эти разговоры, – подала голос женщина в чепце.

– Попробуйте вина, и вам непременно повеселеет, – невозмутимо ответил полковник и, судя по звуку, сам потянулся за непочатой бутылкой. Вино возбуждало аппетит еще сильнее, и озлобленные гости прибегали один за другим на кухню и выхватывали тарелки с недоделанными кушаньями прямо у меня из рук. Я хотела присесть еще хоть на пять минут, но всякий раз, когда я опускалась на стул, кто-нибудь снова заглядывал на кухню и мягко выпрашивал у меня очередную вкусность, а я, не найдя ничего готового под рукой, снова принималась за работу. Я успокаивала себя тем, что меня хотя бы не заставляют разливать вино, уж это гости не ленились делать сами.

Некоторое время спустя в гостиной начали бить по клавишам пианино, и я опять была вынуждена пойти туда; при виде меня дети, хихикая, разбежались, а гости, заметив эту сцену, стали взволнованно шептаться.

– Хозяйка, сыграйте нам музыку, – попросил мужчина с сигаретой. Его поддержала даже супруга, которая до этого времени только попрекала его за развязность, а другие гости захлопали, чтобы меня подбодрить. Повинуясь им, я взяла отставленный к стене табурет и села за пианино, стараясь держаться так, чтобы не было видно пятен на платье.

– Да, да, порадуйте вашу бабушку, – добавил полковник и принялся за бутерброды. – Быть может, оттого она скорее выйдет к нам.

Бабушка любила Шопена и его прелюдии, и, хотя они казались мне невыносимо скучными, я не умела играть ничего другого. Поэтому я решила играть как можно тише; гостям все равно было не до музыки, и я намеревалась улизнуть самое большее спустя десять минут. Но на меня скоро обратили внимание дети, которых не интересовали ни рассказы полковника, ни вино. Пока я трудилась над прелюдиями, сзади ко мне подобрался белобрысый мальчишка и начал играть с моими волосами.

– А ваш парень не промах! – заметил полковник, обращаясь к Ладе и Гжегожу. – В самом деле, чего терять время зря?

Я захлопнула крышку пианино и, сославшись на то, что у меня караул на кухне, быстро пошла обратно. Мальчик цеплялся за мою юбку, но в конце концов отстал и исчез в темном коридоре.

Позднее, когда я вынула из духовки один за другим готовые пироги и обсыпала их сладкой пудрой, а пирожные в разноцветной глазури уже совсем застыли, из гостиной послышался глухой удар, так что я оставила готовку и вышла посмотреть, что случилось.

Кто-то большой и грузный (мне не удалось рассмотреть его лица), в тесноте попытавшись вылезти из-за стола, потянул за собой уголок скатерти, но, к счастью, выпустил его в падении. Все же со стола полетела одна початая бутылка, и с этой стороны на полу теперь красовалось огромное бурое пятно; как только я увидела это, у меня перехватило дыхание. Я опустилась на колени у самого пятна, не смея прикоснуться к нему, опасаясь внезапно увлечься этим занятием. Потом я, овладев собой, подняла глаза и увидела, что до разлитого вина никому нет дела. Дети продолжали возиться на другом конце гостиной, хитро поглядывая в мою сторону и как будто ожидая удобного момента. Сытые, разморенные взрослые клевали носом, уныло потягивая вино из бездонных бутылок, и только словоохотливый пан Дубрик продолжал докучать всем шахматными историями. Ираида Михайловна сидела у него на коленях и возвышалась над столом как пагода.

–… И тогда партия была сведена к ничьей, и сошлись на том, что мы расплатимся друг за друга по очереди, – докончил пан Дубрик и похлопал по животу бабушкину сестру. – Можете не сомневаться, хоть я и не выиграл у этого проходимца, но зато выудил из его кармана приличную сумму. Видели бы вы его мину! Ах, между прочим, очень похоже куксилась Евдокия Михайловна, когда я прекращал ей поддаваться. И это наводит меня на мысль, что… неплохо бы нам сейчас сыграть в шахматы? Я готов провести для вас сеанс одновременной игры. Я вижу, что вы соскучились, к тому же было много съедено и выпито, так что нам всем необходима умственная и физическая разминка. А после того, как игра завершится моей победой, мы можем устроить танцы! Аккомпанировать, конечно, будет хозяйка. Но прежде всего – шахматы, шахматы! Я очень жаден до хорошего состязания. А когда Евдокия Михайловна услышит, что мы играем, ей тут же сделается получше. Скорее, будь добра, принеси нам доски и фигуры!

Последние слова, конечно, были обращены ко мне; никого при этом не смущало мое неловкое положение на полу; сидящий на углу стола гость, забывшись, даже облокотился о мою макушку. Придержав его руку так, чтобы он, чего доброго, тоже не свалился вместе с еще одной бутылкой, я поднялась с пола и скорее пошла в спальню, думая о том, что отвлекать гостей больше нет надобности и как раз пришло время убраться.

Матрасы, как прибитые к берегу плоты, запрудили всю комнату, набухшие и нечищеные, а шахматные доски примостились у комода внушительной кучей. Навалив матрасы друг на друга и освободив так себе дорогу, я присела на корточки и стала разбирать и раскладывать доски и пересчитывать фигурки. К несчастью, фигур не хватало ни в одном наборе, а фигурки из других наборов не могли восполнить недостачу, так как все они были разных форм и размеров и не подходили друг к другу; в конечном счете у меня не получилось собрать даже одну полноценную доску, на которой можно было бы сыграть партию. Тогда я пыталась расставлять на доске разные фигуры – но это выглядело просто безнадежно.

Между делом я оглянулась на красный клубок, который по-прежнему торчал из-под бабушкиного одеяла, и снова похолодела от мысли, как легко выдаст меня эта наспех сработанная подделка. Как рассердилась бы моя бабушка, не будь я способна хотя бы убедить людей в ее присутствии! Но сегодня мне очень везло. Если бы только со мной не происходили эти странные развратные вещи…

Отчаявшись исполнить просьбу пана Дубрика, я думала убрать наконец матрасы в ящики раскладной кровати, но тотчас же с неприятным удивлением вспомнила, что так и не убрала на места все то, что разбросали в гостиной дети, а ведь этому следовало уделить внимание в первую очередь!

Я поспешила назад в гостиную. Всех детей уже посадили за стол, и они уплетали сладости и почти не болтали между собой. Все это было очень кстати, я теперь могла навести порядок сравнительно быстро, но… Когда я только взглянула на ту часть гостиной, которая была раньше занята детьми, у меня опустились руки. Мне так надоело чувствовать себя здесь мебелью, что я, выпрямив спину, плавно, почти отрываясь от пола, прошла в самую гущу свалки. Сомкнув на мгновение веки, я стукнула туфли друг о друга и не спеша закружилась на месте. Приподняв юбку, я перекатывала то одну, то другую ногу с носка на пятку и обратно, покачиваясь из стороны в сторону, затем подскакивала, вертясь и выделывая замысловатые движения в воздухе; простирая руки в стороны, я вставала на цыпочки и перепрыгивала с одного пыльного островка на другой, туда, сюда и обратно, чудом храня равновесие. Я не заметила, как дети по очереди выкатились из-под нависшей скатерти и семенящими шажками подобрались ко мне. Они обступили меня и начали повторять все мои движения с неожиданным изяществом; а затем они со всех сторон взялись за мою юбку и стали легко ее раскачивать. Я делала шаги как в старинной паване, приподнимаясь на носках, поворачиваясь и робко переставляя ноги. Увлекшись, я приседала при каждом шаге так низко, что подол платья волочился по затоптанному полу; дети опускались на четвереньки и ползали по кругу вместе с ним. Когда я приседала снова, дети поддерживали мои кисти, локти и плечи, льнули к моей груди, дотягивались до моих волос и перебирали их своими пальчиками, вымазанными в креме и пудре; я подумала, что все эти дети – мои маленькие пирожные-фрейлины, а меня самое теперь следует называть не иначе как принцессой десертов. Но только я готова была вновь рассмеяться от этой мысли, как нога моя подвернулась и я упала набок, и дети в страхе кинулись врассыпную. Мне было больно и стыдно, но я с удовольствием шевелила ногой в туфле, предавшей мой королевский танец, и туфля интересно скребла по грязному полу. Тогда, вместо того чтобы, как полагается, встать на ноги и удалиться из гостиной достойным образом, я перевалилась на живот, окончательно испортив платье, и поползла на кухню как ленивое насекомое, оставляя за собой широкие борозды в пыли.

В темном коридоре я услышала, как хлопнула дверь в передней. В конце концов ее оставили незапертой, этого следовало ожидать, но теперь и это не было способно доставить мне малейшее огорчение.

И тут в коридор ворвался какой-то мужчина. Едва не наступив на меня, нелепое распростершееся на полу существо, он вскрикнул. Затем он согнулся надо мной и вскрикнул еще раз. Недолго думая он схватил меня за шиворот и поволок на свет, в гостиную; все мое тело воспалилось от жуткого трения, и я осторожно стонала.

В гостиной, перед всеми, он подкинул меня в воздух как спичку и поставил на ноги, рассматривая меня так, будто я была не я и в подлинности моего лица было совершенно необходимо убедиться.

– Ты!.. – в отчаянии кричал он, непроизвольно брызгая слюной мне в лицо. – Дьявол!..

Все разом замолкли, и оттого мне стало совсем неуютно. Я попробовала улыбнуться, чтобы успокоить его и дать возможность объясниться по-человечески, но улыбка у меня, по-видимому, вышла какая-то неуместная, так что мужчина в ужасе вытаращил глаза на меня и сжал мои плечи с такой силой, что от боли у меня потекли слезы, но при этом я не могла перестать улыбаться.

– Ты! – кричал непонятный мужчина, указывая пальцем на маленького джентльмена за столом, которому, похоже, надоело сидеть в другой комнате отшельником и думать о своих делах. Джентльмен виновато щурился и вертел в руках залитый вином цилиндр, то и дело роняя его на колени.

– Ваша ревность не к месту, – робко сказал он. – Оставьте хозяйку в покое, прошу вас.

– А ты мне указывать намерен? – свирепо сказал вошедший и еще раз тряхнул меня в своих руках.

– Не будем ссориться, – ответил джентльмен так, словно и его глаза теперь наполнялись слезами. – Евдокия Михайловна этого не потерпит, а нам нужно беречь ее как зеницу ока…

– Вот я тебе, несчастная твоя голова, сейчас твою зеницу вышибу!

– Будет вам при детях, – строго сказала Лада.

И все опять ненадолго замолчали.

– Ах, тут еще и дети, – огорченно пробормотал мужчина и повернулся опять к джентльмену, обращаясь как будто ко мне: – Считай, что тебе повезло.

И он отпустил мои плечи.

– Этот скромный господин прав, сейчас не место и не время выяснять отношения, – продолжала Лада. – Лучше садитесь оба за стол и выпейте вина, а утром мы займемся делами.

Услышав ее последние слова, я со всех ног бросилась на кухню и погасила там обе лампы. Уму непостижимо, за окном уже понемногу светало! Ведь я не заметила даже того, как спустились сумерки, и даже сон мой был не столь долог, чтобы за это время ушла сама ночь. Должно быть, меня так околдовали подлые кастрюли.

Вздорного мужчину тем временем приняли как очередного гостя и вскоре усадили за стол. Вероятно, мое отсутствие в гостиной шло ему на пользу: он уже вел себя довольно прилично и говорил негромко, хотя он время от времени ворчал и срывался на маленького джентльмена, который оставался невозмутим. Убедившись, что новый гость настроен вполне дружелюбно ко всем остальным, полковник налил ему вина, подчеркнуто вежливо объясняя, что это вино выбирал не он лично и оно уступает лучшим маркам, большинство которых теперь просто не достать. Гость отведал вина и сказал, что оно добротно. Сделав еще пару глотков, он совсем похорошел и тогда спросил:

– А что все-таки стряслось с хозяйкой? Неужели она и впрямь так больна?

– Разве вы не видите! – холодно сказала Лада. ­– Ведь она даже не в состоянии к нам выйти.

– Послушайте, что же будет, если Евдокия Михайловна умрет? – спросил кто-то за столом, и воцарилась полная тишина. Гости перестали есть и пить, и лишь один из них позвякивал ложечкой о чайную чашку, обозначая таким образом размышление.

Первым нарушил молчание маленький джентльмен с цилиндром.

– Это будет не самая приятная новость, – сказал он. – Я не так давно знал Евдокию Михайловну, но всегда относился к ней с особенным уважением. Это такая сложная и интересная женщина, каких на своем веку я повидал совсем мало, она чрезвычайно редкий человек во всех отношениях. При этом мне так и не удалось заработать ее внимание, и теперь совершенно ясно, что меня будет преследовать мой соперник, а я по природе своей таков, что больше всего на свете не люблю доставлять людям какие-либо неудобства. Было бы лучше всего, если бы вражда эта прекратилась, не успев начаться. Конечно, нельзя забыть и то, что никто не вернет мне моих денег, – заметил он уныло, но затем добавил: – С другой стороны, она уже не будет у меня занимать, и это, безусловно, еще одна забота с моих плеч.

– Не ожидала от вас такой откровенности, – сказала Лада. – И, раз уж на то пошло, мы тоже должны признаться, что будем скорбеть об утрате дорогого учителя. Ее заслуги неоценимы, хотя далеко не все способны понять это в полной мере.

– Евдокия Михайловна была хорошим человеком, – глухо сказала женщина в чепце, – хоть вы и правы, я иногда совсем не могла ее понять.

– И мы тоже будем честны, с ней трудно было найти общий язык, – сказали Игорь и Арсен. – Мы здесь не чужие люди, но мы не могли приходить сюда так часто, как хотелось, потому что все неизменно оканчивалось какими-нибудь неприятностями. Она отвергала нас, хотя мы никогда не желали ей зла; быть может, мы не из тех, кто способен принять человека таким, какой он есть, и если не удастся с ней проститься, то нам обоим придется нести этот груз до конца жизни. И все-таки, несмотря на это печальное событие, мы теперь сможем сюда вернуться, и мы этим очень довольны.

– Не поймите меня неправильно, – сказал еще один гость, – я бы не хотел, чтобы кончина нашей хозяйки привела кого-то в восторг, но разве Евдокии Михайловне не пришлось бы по душе, чтобы мы не горевали понапрасну, а радовались тому, что собрались за ее столом все вместе и можем собраться вновь, вспоминая ее добрыми словами?

– Говорите, пожалуйста, за себя, – пробурчал толстый пан Дубрик, – мне в таком случае будет не с кем играть в шахматы. Никто из вас для меня не соперник, в этом я почти уверен.

– Я буду играть с тобой! – воскликнула Ираида Михайловна и потерла его багровую щеку. – Я научусь играть так хорошо, что буду обыгрывать тебя так же часто, как сестра!

– Вы можете найти того гроссмейстера, о котором вы рассказывали с таким жаром, – заметил полковник, лицо которого налилось багрецом уж никак не меньше. – Что же касается меня, то я вижу здесь много ценителей разных вин, и, как известно, нет большего удовольствия, чем делиться своими мыслями в хорошей компании… Мы собрались здесь очень удачно, но надо признать, что этого бы не случилось без нашей хозяйки, так что забыть ее из-за какой-то болезни или даже смерти было бы непростительно. К тому же она больше не будет ни в чем нам препятствовать, и мы теперь вправду можем почаще встречаться, ведь так?

– Конечно, можем, – согласились остальные гости.

– Это хорошо-о-о! – протянул один из детей, и взрослые добродушно рассмеялись.

– Евдокия Михайловна прожила достойную жизнь, и мы ей за это благодарны, – решили все.

Услыхав это, я сорвала наконец с себя фартук и схватила стакан с вином, оставленный джентльменом на кухне. Однако вино было теплым и вообще омерзительным на вкус, так что я вылила его в пустую кастрюлю, а стакан швырнула в ведро, и звон его слился с гудением голосов. Затем я помчалась в гостиную.

Пройти мимо стола к балкону было невозможно, и я недолго думая залезла прямо под стол. Под столом сидели дети, и при виде меня они, должно быть, подумали, что я затеяла что-то интересное, и расползлись в стороны, прижавшись к ногам взрослых. Я пробралась по этому коридору на четвереньках, и когда вылезла с другой стороны, отодвинув стул, предназначенный для бабушки, то, не оглядываясь, выбежала на балкончик.

Снаружи все было погружено в утренний туман, опоясанный вдали красной лентой, и ничего, ничего не было видно ни по сторонам, ни внизу; нельзя было даже разобрать горизонт, все сливалось в одну безразличную дымку. Было очень свежо, я тихонько пискнула и задрожала, но удивительно быстро приноровилась к прохладе, и дрожь удалось унять. Я подняла голову; наверху еще стояла ночь, и дом был словно укрыт холодным одеялом, приподнятым немного так, чтобы виден был свет из большого окна, – и я наконец почувствовала себя на законном месте.

Я оглядела балкончик. Слева, совсем рядом с ним, находилась пожарная лестница, начало и конец которой скрывались в тумане; но от балкончика до нее можно было дотянуться рукой, стоило только распахнуть боковое окно. Тут же у окна на маленьком деревянном столе с покосившейся ножкой лежал острый бабушкин нож для резки мяса.

Сняв туфли, я открыла створку, подобрала подол платья, перелезла через парапет на площадку лестницы и стала подниматься наверх. Ступать по этой лестнице было больно, и нельзя сказать, чтобы это меня удивило, но теперь это почему-то привлекало меня, и я была готова подниматься по лестнице выше, еще выше, но потом сообразила, что эта лестница все равно когда-нибудь кончится и какое бы животное удовольствие она мне ни доставляла и как бы хорошо ни удовлетворяла мою похоть, в конце концов она приведет меня на крышу, где мне будет совсем нестерпимо холодно и где я смогу ходить только по кругу, и мои босые ступни, собравшие всю грязь и порезы, уже не будут так возбуждаться от того, как марается их чистота, и я сойду с ума от скуки. Подумав об этом, я остановилась на второй или третьей площадке лестницы и подошла к перилам. Кто-то предусмотрительно приставил к ним совсем небольшую стремянку в несколько ступеней, по которой без труда можно было подняться на ограждение.

#проза #рассказ #абсурд #сюрреализм