Тишина Белого моря
Эта дьявольская ночь заканчивается. Отчет мы так и не дописали, но меня это уже не слишком волнует, после всего, что произошло. Да и не уверен, что он уже кому-то пригодится.
Вместе со своей группой я прохожу студенченскую практику по геодезии на Белом море. Только тот, кто ездил на практики, понимает, что такое ночь перед сдачей отчета, когда вскрываются все те косяки, что были допущены во время работы, и остается всего несколько часов на исправление. Еще вчера нам казалось это очень важным. Сейчас, конечно, я уже так не думаю.
Началось все с того, что мы нашли серьезную ошибку в записях, которая к черту ломала нам всю картину измерений. Единственный выход был — идти на полигон переделывать, благо что ошибка была только в одной строке. Время было уже позднее, часов 11 вечера, кажется, но кто-то должен был это сделать, а иначе завтра нас ждал бы полный разнос. К тому же ночи на Белом море действительно белые летом — не те полумеры, что продают туристам в Питере. Полярный день все же.
В общем, я вызвался пойти на полигон в одиночку. Это было нарушение всех возможных правил техники безопасности, но бригада наша состояла из трех человек, а оставлять в спешке доделывать все материалы кого-то одного было бы не слишком эффективно. Полигон был недалеко, медведей возле базы не видели уже пару лет, море было спокойным, поэтому я с чистой совестью закинул за спину громоздкий пластиковый ящик с теодолитом и зашагал по тропинке вдоль берега.
Как я уже сказал, было светло, ориентироваться легко. Идиллическую картину портил туман. Он пришел с моря. Не знаю, что произошло, но в какой-то момент резко похолодало, и все буквально заволокло белой пеленой. Оно и понятно, я же сдавал метеорологию всего год назад — точка росы, перенасыщение воздуха, и все такое. Но все же это показалось мне странным.
Тропинка читалась хорошо, до полигона я дошел быстро. Серьезные проблемы создавало то, что необходимая территория располагалась ровно на прибрежной приливной полосе, а вода как раз активно прибывала — у меня было буквально несколько минут, чтобы быстро все измерить, не искупавшись по пояс в воде, которая уже доходила мне до середины голени. Отработанным движением я поставил теодолит на штатив, выровнял его, и пошел сооружать конструкцию для установки рейки. По идее ее должен держать второй человек, но такой роскоши у меня не было, и я стал искать подходящие камни, чтобы соорудить импровизированный фундамент. Времени не было совсем, вода заливалась в сапоги. Ходить по заваленному гладкими валунами дну было чертовски скользко, и я все же промок — нога поехала на водорослях и я неприятно упал на спину, окунувшись с головой в воду и ударившись затылком об огромный камень. Вроде боли почти не почувствовал, но в глазах на секунду так потемнело, что я испугался, не сотрясение ли мозга. Весь мокрый, я все же набрал камней, поставил эту чертову рейку и замерил ее положение — на всякий случай три раза.
И мне кажется, что именно в тот момент что-то произошло. Не знаю что стало причиной, но складывая теодолит я почувствовал необъяснимую тревогу. Холод был нестерпимый, особенно это чувствовалось в мокрой одежде, туман продолжал висеть в воздухе, а море покрылось мелкой рябью. Ветра при этом я не почувствовал, и вообще все звуки и движения как будто замерли. Кроме воды. Неуверенно я списал все на подводные течения и быстрее засобирался в сторону базы.
И тут я понял, что тропинки нет.
Пейзаж вообще как-то слегка поменялся, но приливная полоса осталась прежней, вода прибывала, только деревья на берегу были какие-то не те — отработав на полигоне почти месяц, я хорошо помнил здесь все, и в тот момент был совершенно сбит с толку. Поначалу я подумал, что из-за тумана я не в том месте ищу, но сейчас уже совершенно уверен, что не мог ошибиться. Но тогда я хотел как можно скорее уйти и закончить наконец эту неприятную вылазку, и поэтому двинулся вдоль берега по полосе прилива — прямо по воде, благо я и так был насквозь вымокший.
С каждым шагом тревога в моей душе росла. Я упорно не узнавал эти места — вроде то же море, тот же берег, но все было немного иначе. Я ускорил шаг, надеясь как можно скорее добраться до базы. Но ее не было.
Я прошел ровно столько, сколько нужно было — немногим больше километра вдоль туманного берега по скользким камням прямо до мыса, на котором и стояла база. И мыс я увидел, только вот базы на нем не оказалось.
Я выбрался на твердую поверхность и остановился как вкопанный. Я был абсолютно трезв, отдавал себе полный отчет в действиях и был совершенно уверен, что именно на этом месте должен располагаться пирс, а на той каменистой опушке леса — деревянные домики базы.
Внутри поднималась паника. Даже дьявольский холод не так заботил меня тогда. Я со слабой надеждой достал телефон — тот даже не очень пострадал от моего падения в воду, но сеть, конечно, аппарат не ловил. Кто бы сомневался.
Я сел на ближайший камень и постарался взять себя в руки. Сердце бешено колотилось. Что я имел? Весь промокший, с теодолитом за спиной, я совершенно потерялся в карельской тайге на берегу моря, и, что самое плохое — мне казалось, что это не я потерялся. Это база потерялась. Сейчас я уже убежден в этом на сто процентов, но тогда это было мучительное постепенно наполняющее паникой принятие факта.
Тут мое сознание пронзила светлая мысль — если что-то произошло с базой, то куда делись все ее обитатели? Где мои одногруппники, сотрудники станции? Я осторожно крикнул, потом еще раз, а потом заорал так, что должны были слышать на другом берегу залива. Но зловещая тишина не откликнулась.
Нужно было выбираться из этого проклятого места. Я помнил, что до базы мы добирались на катере вдоль берега — дороги тут нет, но по воде плыть всего пару километров, а там будет деревня, через которую проходит железная дорога. Собравшись с мыслями, я стал искать взглядом подходящее бревно. Сооружать плот мне было не из чего, да и никогда я не был силен в работе руками, поэтому лучшим решением было дотащить кусок дерева потолще и посуше до воды и доплыть на нем. Найдя подходящий вывороченный пень, я кое-как дотащил его до воды, сбросил с себя мокрую одежду, скинул теодолит, оставив себе мокрую тетрадку, в которой сейчас и веду эту запись, оперся животом о грязные корни пня и оттолкнулся от берега.
Не знаю, сколько я плыл, но по ощущениям целую вечность. Я продрог так, как никогда в жизни, но продолжал болтать окоченевшими ногами в воде, направляя свой несчастный пень на запад — туда, где по моим ощущениям должна была проходить спасительная железная дорога.
Несколько раз я видел, как под водой что-то двигалось. Не рыбы, нет — тела были длинные и гладкие, они подплывали совсем близко, но не касались меня, поэтому поначалу я думал, что мне мерещится. Но это не имеет значения.
А еще туман.
Мне виделись странные силуэты в белой пелене — будто причудливые антропоморфные фигуры ходили по воде. Они передвигались медленно, иногда делая призывающие жесты руками, словно приглашая к себе.
Но я не хотел сдаваться. Мне не было разницы, что происходило вокруг, породило ли все эти призрачные создания мое отказывающее от холода и страха сознание, мне был важен лишь тот кусок дерева, в который я вцепился побелевшими пальцами.
Наконец сквозь пелену я увидел лагуну — ту самую, где должна была находиться деревня. Но уже из воды я понял, что и здесь меня не ждет покой. Ни единого признака жизни на берегу не было. Выбравшись на берег, я лег в мягкий и немного теплый мох. Туман накрывал меня с головой, обволакивая и перекрывая кислород. Я почти провалился во мрак, но усилием воли поднялся и побежал вглубь леса, подальше от берега, где тумана не было.
Я продирался сквозь чащу, пока не выбрался на небольшую каменистую возвышенность. Здесь было достаточно ясно и открывался прекрасный вид на залив — он словно был покрыт белым одеялом, и тогда я отчетливо увидел движение в нем. Не знаю, что породило существ в том тумане, но в тишине Белого моря бурлило неестественное безымянное нечто — фигуры и силуэты слились в единую призрачную толпу и пробуждали в душе самые глубокие страхи.
Я с отвращением отвел взгляд от воды.
Сейчас я сижу, привалившись спиной к валуну и пишу эту записку на промокших страницах тетрадки. Я потерял базу, потерял друзей, потерял путь в сторону дома, и даже потерял чувство уверенности, что реальность, в которой я нахожусь, объективна и существует не только в моем больном сознании. Но сейчас я здесь и сейчас я буду думать, как выбраться отсюда — я хочу жить, а объективность происходящего вокруг, в сущности, не так важна. Даже во сне человеку свойственен инстинкт самосохранения.
Если вы читаете эту записку, значит я был прав, надежда осталась, и я не застрял в этом жутком месте совсем один.