Больше я не боюсь темноты

#будеткровь

В состоянии полусна, когда всё вокруг начинает темнеть, а на периферию зрения забираются образы самого сокровенного страха прямиком из глубин подсознания, некий звоночек внутри меня напоминает, что пора бы уже заменить лампочку и не сидеть в темноте от заката до рассвета, раз уж поставили в ночную смену. Вернувшись с планового обхода, я сидел в свой небольшой каморке. Шершавая рукоять табельного пистолета приятно лежала в руке, а предохранитель не давал просто так нажать на курок. Этот агрегат я таскал с собой больше для виду, ибо мало кто заходил сюда даже днём, а про ночь вообще умолчать можно. Вот так всегда с закрытыми заводами: сидишь, рассматриваешь верхние окна, думаешь о чём-то своём, отвлечённом, и постоянно ловишь на себе чей-то пристальный, маниакально беспрерывный взгляд. Даже сквозь ветхие стены моего рабочего места, он как будто прожигает моё сердце, заставляя замереть на одно единственное мгновение, вполне себе достаточное для возникновения страха, закрадывающегося в самую подкорку сознания, туда где мягкие ткани восприятия вырисовывают картины ужаса, примешивая к нему всё некогда виденное. Я протёр глаза и снова глянул в сторону окон. Пустота. «Может почудилось? Говорят, если долго смотреть в одну точку и не такое привидеться может. Впрочем, лучше схожу проверить, как раз время обхода подошло.»

Приятный ночной воздух ударил мне в лицо, стоило только высунуть нос из душной обители. Звёзды на небе были здесь куда ярче, нежели в городе, где и без них света хватает. Белёсо-жёлтый диск луны ниспадал своим сиянием на нижние окна предприятия, отдавая жадному зрению на откуп лёгкие штрихи гигантских теней от станков, коими были заполнены первые этажи завода. Верхние же были скрыты козырьком так, что ни солнце, ни луна не могли подступить к кабинетам начальства, отвлекая их от важных дел. И именно из-под этого козырька на меня кто-то глядел. Глаз там не было, но взгляд… Он никуда не делся. Все ведь знают это чувство, когда мурашки бегут по спине от того, что кто-то смотрит на тебя, вперив свой взгляд в спину или лицо, просверливая дыру покрасневшими от напряжения, немигающими глазами. Но стоит лишь обернуться, как всё ощущение спадает, будто его и не было. Мозг удовлетворяется ответом, что там никого нет, и продолжает своё мерное существование. Но здесь даже он даёт осечку. Ощущение никуда не пропадает, а лишь нарастает, как если бы к невидимому наблюдателю присоединялись всё новые и новые пары глаз, существование которых сознание не готово принять, ибо глаза, глаза, что ведут нас по жизни, давая представление обо всём сущем, не могут уловить и очерка того, кому принадлежит непомерно давящий своей хищной непоколебимостью взгляд. Тяжело выдохнув, я прервал зрительный контакт с зияющей тьмой козырька и устремился к входу для персонала.

Стоило завернуть за угол, выйдя за пределы видимости, как сразу гора упала с плеч. Как будто даже дышать стало заметно легче, нежели тогда, посреди жёлтого пятна света от фонаря, что открывал тебя кому угодно из чернеющей ночной мглы.

Я быстро поднялся по служебной лестнице, лишь одним глазом осматривая нижние залы. Этаж, на котором находилось нужное мне окно, был предпоследним в веренице одинаковых площадок, хотя кое-что его всё же отличало. Раньше, до постройки последнего этажа, именно там находился офис покойного ныне владельца завода, откуда тот и следил за всем производством. Его ещё называли «наблюдательный пост».
Подобрав ключ к лакированной деревянной двери, я вошёл внутрь, выхватывая лучом фонарика очертания мебели. Огромный деревянный стол, кожаное кресло, стеллажи с множеством книг и журналов – всё это всплывало в спасительном свете так же быстро, как и уходило в ночную мглу. Но фигуры, глаз или вообще кого-либо здесь и в помине не было. Холодный ветер резко ударил мне в лицо: кто-то не запер форточку, оставив её болтаться на ветру, мерно скрипя и ударяясь об деревянную оконную раму. Отступившее на время чувство, снова начало накатывать, как если бы по ту сторону окна на меня кто-то уставился. Я машинально положил руку на кобуру. Оно смотрело не из какой-либо тёмной точки или закоулка, нет. Прямо здесь, за окном, на высоте четвёртого этажа, оно расползалось в довольной усмешке, сковывая неморгающим взором пустых, но в то же время выпученных глазниц.

Я застыл: мои ноги приросли к полу, закатанные в бетон. Мысли лихорадочно заметались, отдавая немедленные приказы отвести взгляд от несуществующей фантазии, что терроризирует моё сознание уже около часа! Но из ступора меня неожиданно вывел громкий хлопок – захлопнулась форточка. В окне никого не было. Я медленно опустился в кресло, сжимая в руках мокрый от пота пистолет. Повернувшись, чтобы осмотреть стол, я не заметил ни таблички, ни бумаг, только запертые ящики, ключа от которых в связке не водилось.

Тишину разорвал скрип ручки, которую кто-то попытался провернуть. Медленно, будто привычным движением, чья-то рука крутила ручку по часовой стрелке, заставляя моё сердце биться всё быстрее и быстрее с каждым оборотом. Я вскинул пистолет, снимая его с предохранителя, и направил прямо в центр дорогой, но видавшей виды деревянной двери. Ручка остановилась.

Секунда. Две. Ничто не шевелилось с места. Даже пылинки, кружащиеся в своём привычном хаотичном танце, застыли в свете мигающего фонаря. Казалось будто мгновения тянутся часами в этой немой дуэли терпения. Мои руки слегка дрожали, а дыхание было сбивчивым, но оружия я не опускал. Некто за дверью даже отпустил ручку, и та пошла в обратную сторону, возвращая прежнее положение, как вдруг её как будто одним движением провернули на несколько оборотов вперёд, заставляя запертый замок невероятно громко щёлкнуть. Прозвучал не менее оглушающий выстрел.

Когда я снова открыл зажмуренные глаза, дверь была распахнута. В ушах звенело, а лунный свет кусками отхватывал узкую металлическую тропинку, ведущую через весь этаж. Я поднялся и спустя пару неуверенных шагов, оказался в дверном проёме. Мой взгляд был прикован к тому, что творилось внизу: множество теней, в касках, с закатанными рукавами, то и дело появлялись на свету, нажимали на кнопки нерабочих станков, как будто пытаясь вновь их запустить. Они брали лежащие на полу деревянные обломки и тащили их к своим рабочим местам, а после тщетно прикладывали к недвижимой пиле. Фонарик наотрез отказывался работать. Некому было развеять столь неправдоподобно реалистичную шутку, которую играет со мной сознание. Тени занимались повседневной работой, будто бы рутинной для них: кто-то с кем-то ругался, махал руками, разворачивался и уходил. Кто-то мирно стоял у своего станка, спокойно наблюдая за остальными, кто-то… Смотрел на меня. И этот взгляд… Тяжёлый, уставший, давящий, он состоял из мольбы и ненависти, из горечи и злорадства. Я чувствовал, как ухмылка наползает на лица смотрящих, чувствовал, как их немигающие чёрные глаза пожирают меня с головы до ног, будто я изысканное блюдо, поданное голодающему бедняку.

Позади раздался скрип кожи. Я медленно повернулся, наставляя пистолет на пустующее, слегка вдавленное внутрь изящное кресло. Положив подбородок на сложенные в замок руки, одна из теней, практически сливаясь с чернотой ночи, оголяла свой белоснежный оскал в широкой улыбке, такой же хищной, как и все остальные. Взгляд скользил по мне, как кисть, заставляя мурашки разбегаться от прочерченной прямо в моей глотке линии. Могильным холодом повеяло со спины, заставляя всё внутреннее естество дрожать так, что я даже не мог проглотить ком, подступивший к горлу. Хотелось отвернуться, сбежать, спрыгнуть вниз, что угодно только не смотреть и дальше в пасть этого чудовища! Я сделал шаг вперёд, потом ещё один, и ещё, оказавшись у самого края стола. После чего всё вокруг исчезло – я закрыл глаза. Сердце бешено колотилось в груди, то и дело норовя пробить мою грудную клетку. Дыхание медленно выравнивалось, а дрожь отступала вместе с угасающим холодом. Я упорно игнорировал холодную сталь голодного взгляда, что был направлен прямо на меня, в упор. Медленно, но верно тень откидывалась всё дальше в кресло, как будто погружаясь в него полностью. Вместе с этим угасал и её взгляд: надменный, раздражённый… слепой.

Больше я не боюсь темноты. Я боюсь лишь тех, кто в ней обитает.