Blasphemous: кровавая экскурсия по истории, культуре и религиозным традициям старой Испании

Перед нами могучий, суровый воин. El caballero de la triste figura. У него нет имени, прошлого, настоящего или будущего. Все называют его Кающийся, и в этом прозвище заключено всё его бытие, потому что кроме покаяния у него ничего нет и ничего уже не будет.

На голове у рыцаря высокий остроконечный колпак из железа, увитый мученическими терниями. Лицо закрыто маской. Доспехи изукрашены барочными узорами. На поясе — молитвенный розарий.

Одного взгляда на этого человека достаточно чтобы получить примерное представление о содержании данной игры, её темах и стиле.

В самом начале работы над проектом протагонист выглядел как этакий испанский охотник на вампиров. Дальний родственник семейства Бельмонтов. Но постепенно в коллективном воображении разработчиков стал формироваться совсем другой образ. И вокруг него почти сам собой расцвёл странный, гротескный мир.

Нелепый конусовидный шлем, похожий на дурацкие колпаки школьных двоечников — это кароча или капирот. Испанская инквизиция предписывала надевать их на головы грешников - как символ публичного унижения. Или для того чтобы те шляпами тянулись к Богу. На торжественных церемониях аутодафе еретикам напяливали на головы колпаки, зачитывали приговоры, и многих затем казнили на костре.

Можно увидеть капироты и на картине Франсиско Гойи «Шествие флагеллантов», где изображена толпа фанатиков в остроконечных шляпах. Эти странные люди калечат свои окровавленные спины плетьми на глазах у изумленной толпы.

Движение флагеллантов, то есть так называемых «бичующихся», возникло в XIII веке под влиянием вдохновенных пророчеств о Конце Света. Бедолаги верили в обретение Спасения через аскезу и умерщвление плоти. Они разгуливали по Европе толпами, и кровь струилась по ним ручьями. В конце концов, Ватикан положил этому конец и предал анафеме всех энтузиастов самовредительства. Стоит правда заметить, что не зверские методы богомольцев смутили Святой Престол, а идея обретения прощения Небес в обход церкви.

Постепенно кароча сделалась универсальным символом покаяния и поиска искупления. Колпаки стали покрывать тканью, которая прятала лица грешников.

Сегодня в Испании существует множество религиозных братств, и каждый год во время Страстной недели их участники надевают свои "грешные" колпаки для торжественных парадов.

По улицам проносят изощрённые скульптурные изображения святых. Люди плачут, глядя на сцены Страстей Христовых, и ликуют, видя Его во славе.

Особенной популярностью такие забавы пользуются на юге страны.

И именно оттуда родом большинство разработчиков Blasphemous. Однажды они задумались: как могла бы выглядеть игра, основанная на испанском фольклоре? Японских самураев или скандинавских викингов все знают лучше, чем собственных соседей по дому. А как насчёт Испании? Андалусии? Как насчёт Севильи? Между прочим, этот город - бывшая штаб-квартира испанской инквизиции. Первое сожжение еретиков тоже произошло здесь — в 1481 году.

Интересных и жутких историй за много столетий в этом регионе накопилось порядочно. Почему бы не использовать культурное наследие с пользой?

И вот The Game Kitchen сочинили поэму во славу родной земли. Только писали они её в измененном состоянии сознания, а результатом их работы стал ночной кошмар, в котором легенды, исторические факты, культурные и бытовые отсылки перемешались и вывернулись наизнанку. Гиперболическая католическая иконография была переосмыслена в стиле обложек альбомов хеви-метал и наполнена духом «чёрных картин» Гойи с их перекошенными композициями, жуткими рожами и зверскими толпами.

Две игры, с которыми «Святотатство» сравнивают регулярно и неустанно — это Dark Souls и Castlevania. Сравнения очевидны и вполне оправданы, хотя испанская игра и не пытается подражать никому напрямую.

Мрачный, умирающий мир вымышленной страны Кастодия во многом напоминает угодья Дракулы. Готическая архитектура, невозможная планировка, толпы нечисти. Знакомая картина. Но в первую очередь обращает на себя внимание не обёртка, а начинка.

«Святотатство» — метроидвания до мозга костей. После короткого последовательного вступления игра взрывается возможностями и направлениями. Уводит в заснеженные горы и в непроглядные глубины со всеми остановками на пути. Как и в легендарном Лордране, две половины мира разделены преградой. Её существование облегчает разработчикам задачу, а игрокам даёт ясную цель — пробиться туда, куда не пускают.

После точки сужения вторая часть игры открывается во всей красе. Эстетически она резко контрастирует с первой. Выжженные пустоши, разрушенные церкви и экстремальный аскетизм сменяются ошеломительной барочной роскошью. Вместо канализаций, тюрем и монастырей мы посещаем библиотеки, музеи и необъятные соборы. Две половины прекрасно сбалансированы и уравновешены. Визуально и механически последовательны, но разнообразны.

Огромная, нелинейная карта упоительно запутана, обвита обходными путями, изрезана потайными тропами. После того, как две части игры соединяются воедино, их связывает магистральная улица. Подвальные и чердачные помещения тоже стыкуются улочками и переулками. Каждый «этаж» можно пройти по горизонтали насквозь. Лифты и шахты гарантируют вертикальную мобильность. Сеть порталов обеспечивает перемещение между отдалёнными точками. Для любителей экзотики построена канатная дорога на лошадиной тяге.

Рациональная планировка и качественный общественный транспорт облегчают игрокам жизнь, но не избавляют от сомнений и страданий. Разработчики хорошо знают аудиторию метроидваний и её мазохистские тенденции.

Количество секретов и потайных комнат не поддаётся исчислению. На карте можно обнаружить семь священных реликвий, пятнадцать молитв, тридцать восемь купидонов, сорок бусин для розария, сорок четыре кости и многое другое. Игрок собирает модификации для своего меча, магические заклинания, пассивные способности и улучшения. Покупает новые боевые приёмы и прокачивает старые. Увеличивает полоски здоровья и маны. Собирает фляжки для лечения, а потом отдаёт часть из них гигантскому монаху-мутанту заодно с ртутью и праведными слезами, чтобы оставшиеся фляжки вмещали больше желчи.

Фальшивые стены и фальшивые полы заставляют махать мечом во все стороны. Потайные комнаты играют с нами в загадки. Запертые двери открываются неочевидными, никем и нигде не объяснёнными способами. Вариативные квесты подчиняются временным ограничениям и дополнительным условиям, о которых вы даже не догадываетесь.

Наконец, несколько невероятно важных и полезных игровых механик надёжно спрятаны на самом видном месте, чтобы игроки смотрели на них в упор, но никогда не нашли без посторонней помощи. Во время первого прохождения вы будете чувствовать себя как дети, потерявшиеся в страшном лесу. И это замечательное чувство.

Кающийся одновременно тяжеловесен и подвижен, как и положено бронированному воину с огромным клинком. Он ловок и хорошо натренирован. Но чтобы быстро и эффективно ворочать такую гору мяса и железа, нужно обладать недюжинной силой. При дальних прыжках герой цепляется одной рукой за выступ и поднимает себя вверх таким отчаянно мощным рывком, что на него даже смотреть больно. Авторы подумывали сделать его движения медленными и усталыми, но игровой процесс увёл их в сторону манёвренности и подвижности.

Кающийся достаточно быстро бегает и высоко прыгает. Скользит по полу, уклоняясь от снарядов. Большинство вражеских ударов он без труда парирует и резко контратакует. Его усталый фатализм никуда не делся, проглядывает в каждом движении, в каждом взмахе меча. Но Кающийся ни за что не позволит слабости плоти встать на пути исполнения его епитимьи. Художники и аниматоры передали мощь исступлённого спокойствия с помощью потрясающе детализированной пиксельной графики.

Мы, игроки, мало чем отличаемся от этого фанатика. Превозмогаем боль, унижения, страдания и получаем от этого удовольствие. Не ждём счастливого финала. Блюдём строжайшую аскезу, соблюдаем обет молчания. С мрачной решимостью движемся вперёд, преодолевая бездонные пропасти, ямы со смертоносными шипами, ядовитые облака и бесконечные смерти. Мы — флагелланты, радостно истязающие свой дух и свою плоть во славу безжалостного и неугомонного Бога Игр.

Страна Кастодия — это кошмар наяву, ад на земле. Глядя на столь чудовищный мир чумы и бесконечных страданий можно подумать, что действие игры происходит в эпоху тёмного, варварского Средневековья. Но это совсем не так. «Святотатство» отражает в своём почерневшем, искривлённом зеркале Испанию Нового времени. Великая империя Габсбургов пребывала тогда на пике могущества. Испания была культурным центром Европы, колониальным гигантом, политическим гегемоном. А также центром контрреформации и страной победившей инквизиции. Как же уживались в границах одной страны такие шокирующие крайности?

Франсиско Гойя, один из главных вдохновителей мира «Святотатства», создал на позднем этапе своей карьеры цикл из четырёх работ, который критическим взглядом окидывает прошлое и настоящее его страны. «Шествие флагеллантов», «Трибунал инквизиции», «Дом умалишенных», «Бой быков».

На первой картине фанатики истязают себя в тени мрачных, чёрных стен церкви. На второй размытая людская масса зажата в тёмном, задымлённом соборе, где творится несправедливый суд. На третьей гротескные карикатуры безумцев смотрятся как срез общества, где священнослужители, военные и власть имущие копошатся в застенках испанского сумасшедшего дома. Четвёртую при желании вообще можно воспринимать как символ борьбы против тиранического контроля. Гордый бык хладнокровно взирает на кровожадную толпу людей-монстров, которые сбились в углу арены, превратившись в гору плоти и пышных блёсток.

Гойя, живший на рубеже XVIII-XIX веков, застал и кровавые наполеоновские войны, и королевскую диктатуру, и бесчинства инквизиции. Католическая церковь безраздельно властвовала над умами людей, цензура душила малейшие проявления свободомыслия. Духовный гнёт, развращённость высшего общества, пагубный яд предрассудков. Страна напоминала мрачный заповедник феодально-католической реакции. Картины Гойи стали ярчайшим художественным проявлением и наглядными иллюстрациями процесса разложения и гибели этого мира.

Золотой же век в культуре Испании, её помпезный, напыщенный расцвет пришелся на XVI-XVII века. Архитектура, живопись, скульптура, литература, музыка переживали небывалый подъём. Естественно, в изобразительных искусствах доминировала религиозная тематика. Многочисленные монашеские ордена, всё больше укреплявшие мирскую и духовную власть, стремительно богатели. Именно они наравне с королевским двором выступали главными заказчиками. Гармония, чистота и сдержанная элегантность Возрождения стремительно сменялись щегольством и громозвучием барокко, которое не могло и не хотело контролировать свои творческие импульсы.

Blasphemous, желающая быть не только игрой, но и полноценным этнографическим срезом эпохи, своеобразной культурной энциклопедией, чрезвычайно вдумчиво, подробно и затейливо передаёт всё детали и особенности той позолоченной эпохи.

Например, игровые врата перемещения и алтари для прокачки оружия поражают феноменальной пышностью, но их художественные излишества — это не занятное преувеличение, а норма своего времени. Знаменитая капелла El Transparente толедского собора, стоившая 200 000 дукатов, называлась современниками восьмым чудом света. Она завалена ангелами, херувимами, святыми, пророками и кардиналами. Композиция перегружена до предела. Фигуры напирают друг на друга, толкаются, свешиваются со стен и потолка. Одеяния развеваются на невидимом ветру. Бурно клубятся мраморные облака.

Взгляните теперь на барочного скульптора Грегорио Фернандеса. Техническое совершенство и знание человеческой анатомии позволяли ему с лёгкостью передавать напряжение мускулов, силу костей, нежность плоти, мягкость кожи.

Его Иисус, снятый с креста — это обнажённый, окровавленный труп, обезображенный физическими страданиями. По заведенному обычаю статуя раскрашена предельно натуралистично, глаза сделаны из стекла, ногти из слоновой кости, пот и слезы из смолы. Сравните эту чудовищную экспрессию с ранними изображениями Христа. Даже на кресте он представал в полном одеянии, ликующий и готовый к вознесению. Барочный Иисус должен быть нагляден. Люди не поймут сути его Страстей, если к их ногам не свалить его растерзанный труп. Естественно, «Святотатство» приняло заветы старых мастеров близко к сердцу и утопило игру в натуралистичном религиозном насилии.

В течение прохождения нам много раз встречается парящая над землёй демоническая женщина, будто сошедшая с картины Гойи про ведьм. Из её обнажённой груди торчит целый букет страшных, длинных кинжалов. Уж это создание — несомненное изобретение художников игры? Ничего подобного христиане придумать не могли, верно? Конечно, могли. В церкви Святого Креста в Саламанке уютно устроилась статуя Богородицы, утыканная мечами, как шампурами. В обоих случаях клинки символизируют великие Скорби, омрачающие жизни святых женщин. Просто, наглядно, эффективно.

Но ярче всего барокко показало себя на примере так называемых «изукрашенных святых». В игре есть замечательный босс, архиепископ Мелькиадес, который вдохновлён этими странными достопримечательностями многих европейских храмов. В XVI веке в окрестностях Рима были обнаружены обширные катакомбы, заполненные под завязку старыми могилами.

Римская курия немедленно объявила захоронения христианскими, назначила безымянных мертвецов мучениками за веру и наладила поставки эксгумированных трупов во все церкви Европы. Каждый приход хотел заполучить себе своего «святого». Невзрачность дряхлых скелетов местное духовенство изобретательно компенсировало богатством их одеяний. Мертвецов усыпали украшениями, наряжали в доспехи, черепа инкрустировали золотом, в глазницы вставляли драгоценные камни. Силу веры можно было взвесить, посчитать и повесить на неё ценник.

«Святотатство» впечатляет огромным разнообразием врагов. Сражаться с ними очень увлекательно, но разглядывать и изучать их ещё интереснее. Нас постоянно пытаются прикончить произведения религиозного искусства. В альковах притаились статуи-монстры. Юдифь высовывается из рамки картины, сжимая в руке отрубленную голову Олоферна, и собирается присоединить к ней вашу.

Монахи и монахини, самобичеватели, аколиты, псаломщики, ризничие и звонари фанатично защищают свою церковь. Пилигримы неуклюже тычут в нас ножами. Неспособные разогнуться молельщики двигаются прыжками. Их лица закрыты декоративной андалузской лошадиной сбруей. Воины фанатичного миропомазанного легиона, рыцарского ордена под прямой властью Его Святейшества, пытаются прикончить Кающегося с помощью тяжеленных булав, которые при ближайшем рассмотрении оказываются кропилами для разбрызгивания святой воды.

Светская знать тоже обратилась в монстров. Зловещие гофмейстеры лишились голов, но не своих бредовых кружевных воротников-горгер. Общественный статус для них оказался важнее, чем разум. Девушки в благородных мантильях стараются пронзить нас мечами. Женщины в платьях для фламенко бросаются андалузскими кувшинами ботихо, наполненными ядом. Даже Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский поднялись из королевской капеллы Гранадского собора, чтобы покончить с нашей ересью. Вернее, не они сами, а их пышные скульптурные надгробья XVI века.

Не надо забывать и про корриду. Бой быков всегда ассоциировался с Андалусией. Так что встречайте врагов с огромными медными бычьими головами. Из спин у них торчат гарпуны-бандерильи. Монстры выдирают их с мясом одну за другой и бросают в вашем направлении. Такова жизнь. Тот, кто вчера был на месте быка, сегодня — тореро. Фортуна правит фиестой и распределяет роли по своей прихоти.

Весьма интересен образ босса по имени Тен Пьедад («Будь милосерден» в переводе). Это антропоморфный демон с рогатой лошадиной головой. Да ещё утыканный гвоздями в придачу, как будто его долго и безуспешно пытались нормально распять, но в итоге сдались и разошлись по домам.

Войдя в его логово, мы видим чудовище спящим. Он мирно дремлет в объятьях статуи благочестивой девы. В той же позе снятый с креста Иисус Христос лежал на руках у Богоматери. Эта гротескная сцена полностью копирует композицию ватиканской Пьеты Микеланджело Буонаротти. И если та скульптура внушает благоговейное сострадание, эта вызывает весёлое отвращение. Чертовское и божественное соединяются воедино, порождая высший акт остроумного богохульства.

Этот босс определил тон безумия, к которому стремились создатели. Разнородные идеи складываются в шокирующие коллажи, элементы культуры и фольклора помещаются вне привычного контекста.

Например, здоровенный великан по прозвищу Пенье. На плечах у него сидит маленькая девочка в изысканном придворном платье. А вооружён монстр… тушей мёртвого оленя.

Эта фантасмагория отдаёт должное испанскому художнику XVII века, севильцу Диего Веласкесу. Его придворный портрет «Менины» изображает юную инфанту Маргариту при полном параде. А его «Голова оленя» демонстрирует портрет лесного зверя. Художники The Game Kitchen объединили две картины и сделали портрет групповым.

Веласкесу приписывают высказывание: «Предпочитаю быть лучшим в изображении уродства, а не вторым в изображении красоты». Разработчики «Святотатства» с ним, наверняка, согласны на все сто.

Мученик третьего века, римский легионер Святой Себастьян по преданию был пронзён бессчётным количеством стрел, но сумел остаться в живых. Художники Ренессанса и Нового Времени обожали рисовать этого юношу. Они изображали его несравненный красавцем и с пристальным вниманием выписывали роскошное, мускулистое мужское тело.

В «Святотатстве» появляется свой Себастьян, который не только канонично привязан к дереву, но и закован в железную статую самого себя. В этой темнице он должен вечно страдать от обжигающего горного холода. Сквозь одну из трещин в его прижизненной посмертной маске виднеется выпученный глаз, полный экзистенциального ужаса. Этот глаз был «позаимствован» с картины Гойи о безумном боге Сатурне.

Нет ничего более очаровательного, прелестного и тошнотворно слащавого, чем маленькие крылатые ангелы, которых в Италии называли путти. Эти пошлые создания, больше напоминающие античных эротов, впервые объявились на полотнах Ренессанса, а потом начали плодиться как тараканы и в эпоху барокко заполонили все углы картин и пустоты алтарных композиций. В «Святотатстве» тоже есть своя банда амуров, которых возглавляет гигантский, грозный купидон. С его рождением связана красивая романтическая история, прямо-таки древнегреческая по странности и силе страстей.

Есть такая андалузская песня, La Luna y El Toro Карлоса Кастеллано, в которой поётся о любви быка к луне, отражающейся в речной глади. Что же, в мире игры луна и бык каким-то образом умудрились зачать ребёнка. И родился он из чрева быка, разорвав при этом его тушу в клочья.

Художников The Game Kitchen сподвигла на такое безумие картина английского художника-экспрессиониста Фрэнсиса Бэкона. Одной из его любимых забав были художественные измывательства над всемирно известным «Портретом папы Иннокентия Х» Диего Веласкеса. Он сделал десятки «копий» и «интерпретаций» классики, на которых калечил и увечил понтифика как только мог. Бэкон создавал видения несравненного безобразия. Заставлял монструозных Иннокентиев вопить от ужаса с такой силой, чтобы всё тело через рот выходило наружу.

На картине 1954 года «Фигура с мясом» бывшего папу окружают с двух сторон два здоровенных куска говядины, подвешенных на мясницкие крюки. Игра повторяет эту композицию. Здешнего купидона зовут Хосинеро, в честь легендарного быка, который будучи смертельно раненым во время корриды использовал последние силы, чтобы вонзить рог матадору в сердце. Хосинеро стоит перед развороченным трупом своего родителя. Бык за его спиной разорван надвое, и окровавленная плоть разлетается в разные стороны, как чудовищные крылья ангела смерти.

Кастодия – это также настоящий заповедник иберийской архитектуры.

Страшное, призрачное подземелье Восход Лишений вдохновлено перевёрнутой башней масонов, «Колодцем посвящения» в португальском дворцовом комплексе Синтра. Эта спиральная галерея уходит вглубь земли на девять пролётов, символизирующих девять кругов Ада Данте.

Когда игрок опускается на самое дно «Восхода», ему тоже кажется, что он добрался до самого дьявольского логова. И действительно, ничего хуже вы в игре уже точно не найдёте и не увидите. Это её буквальная и метафорическая низшая точка. Восход с его бездонными пропастями, ядовитым туманом и хитрыми врагами отсеивает слабых, недостойных и здравомыслящих, у которых есть дела поважнее, чем играть в Blasphemous.

Мост Страстей Господних, по которому должен торжественно пройти Кающийся на пути к искуплению своих грехов, копирует внешний вид Puente de Triana, моста Изабеллы II через Гвадалквивир, прозванного «мостом печальных назначений».

Огромный канализационный лабиринт под названием Осквернённая цистерна напоминает так называемые бани доньи Марии де Падилья, спрятанные под севильским королевским алькасаром, старой мавританской крепостью. Эти банальные резервуары для сбора дождевой воды выглядят как таинственные волшебные катакомбы с крестовыми сводами. Разумеется, на самом деле никто никогда там не мылся. Кроме любовницы короля доньи Марии, как утверждает легенда.

Сердце игры — архикафедральный собор Кастодии, воздвигнутый для поклонения Чуду. Духовным вдохновителем этой Матери Матерей стал собор святого Иакова в городе Сантьяго-де-Компостела, грандиозный центр католического паломничества на западном краю Испании. Мать Матерей вызывает схожий ажиотаж среди жителей Кастодии, и верующие тянутся к ней со всех уголков страны, хотя все они и гибнут по дороге к заветной цели или обращаются в свирепых монстров.

И ещё одна интересная деталь. Все, кто прошёл игру и побывал в мрачных коридорах Матери Матерей, наверняка помнят колоссально огромное кадило, которое раскачивается, как маятник, и со страшной скоростью летает в кромешной тьме, уничтожая всё на своём пути.

Очень похожий, но чуть менее смертоносный инструмент можно воочию наблюдать в соборе Сантьяго. Самое большое в мире кадило под названием Ботафумейро весит всего 80 килограмм, но и им запросто можно было бы зашибить пару людей. К сожалению, восемь послушников качают его очень аккуратно.

Внешне Мать Матерей во всём подражает кафедральному собору Мария-де-ла-Седе в Севилье. Высоченные колонны, таинственные альковы, уютные часовни. Крыши собора — море шпилей, карнизов и контрфорсов. А над ними возвышается башня Хиральда, в которой мусульманская архитектура соединилась с христианской.

Перед собором протянулся двор Неслышных Шагов, где по воле Чуда царит абсолютная тишина, даже апельсины падают с деревьев бесшумно, и только ветер свистит между колоннами. Свой апельсиновый двор есть и у севильской церкви, а ведут в него старинные Врата Прощения, перед которыми в прошлом заканчивался путь осуждённых инквизицией на смерть. Здесь им предоставлялся последний шанс вымолить у Бога прощения. У Бога, но не у людей.

Роскошный собор, с таким тщанием выстроенный авторами игры, увешан картинами и заставлен скульптурами. Нависшие арки, крылья гребенчатых крыш, узорные решетки. Вера оседает здесь золотом, мрамором, гранитом, бронзой и архитектурной мистикой. В варварских побрякушках воплощается ветхозаветное мироощущение.

Церковь творит прекрасный и страшный мир по образу и подобию своего Бога. Всё такое огромное, что не окинешь взглядом. Весь мир — собор. Человек ничтожен в его тени. Тут темно, страшно и тихо. Воздух стоит неподвижной болотной заводью. И чувствуется во всём великая боль увядания. А за дверьми собора — страна камня и глины, прекрасные развалины, узорчатые надгробья и мёртвые города.

Конечно, всё это художественное преувеличение. Речь идёт не о настоящей Испании, а о той, которую рисует знаменитая «Чёрная легенда». Экзотическая, романтическая страна, в которой правят мракобесие, фанатизм, нетерпимость, коварство и жестокость. Одни историки утверждают, что за многие века враги испанской империи создали этот лживый образ, дабы очернить репутацию великой державы. Другие считают, что испанцы сами снова и снова возвращаются к нему мыслями, потому что их неотвратимо тянет к ярким и неоднозначным страницам своего прошлого.

Под одним из рисунков сатирической серии офортов «Капричос» Франсиско Гойя написал: «Когда разум спит, фантазия в сонных грёзах порождает чудовищ, но в сочетании с разумом фантазия становится матерью искусства и всех его чудесных творений».

Среди огромного количества мучительно набожных, фанатично религиозных или патологически благочестивых персонажей «Святотатства» можно найти одно любопытное исключение. Речь идёт о бабке Канделярии. Кто-то считает её пророчицей, кто-то ведьмой, кто-то странствующей цыганкой.

Она явно ни в кого и ни во что не верит. Достаёт непонятно где святые реликвии, а потом бессовестно ими торгует, заламывая внушительные цены, которые называет ничтожными. Всё своё добро она сваливает в огромную амфору, изукрашенную затейливыми рисунками и узорами. Подобного рода керамика весьма характерна для южной Испании и андалузских подворий. Во времена мусульманского владычества местные горшечники славились своим мастерством обжига и росписи. Христиане отчасти переняли у них это искусство.

Но при чем же тут музыка? Дело в том, что Канделярия постоянно рассыпается вдохновенными клятвами, признаваясь в бесконечной любви к своему товару. Она не сама их выдумывает, а цитирует куплеты из знаменитых песен. Особенно старуха ценит репертуар королевы испанской музыки 1930-50-х Кончиты Пикер, исполнявшей произведения в стиле андалузской коплы — старинного народного жанра.

Как и все сотрудники The Game Kitchen, композитор Карлос Виола прилагал все усилия, чтобы создать в игре уникальную атмосферу. Мрачную, таинственную и во всех отношениях испанскую.

Виолу можно по праву считать придворным композитором студии. Он присоединился к команде много лет назад, ещё в далёкие времена, когда несколько друзей пытались начать клепать игры, не понимая до конца как это делается и зачем им это нужно. Виола работал над их первой полноценной игрой, пиксельным викторианским квестом ужасов The Last Door. Разумеется, когда дело дошло до создания музыкального сопровождения для «Святотатства», он подступился к испытанию со всей ответственностью.

Однако его ожидал долгий и мучительный процесс. Режиссёр Энрике Кабеса пытался объяснить свои представления о будущем саундтреке, Виола пытался его понять. Придти к компромиссу у них никак не получалось. Композитор создавал новые мелодии, режиссёр их браковал. Но, по крайней мере, в нескольких вещах Кабеса был твёрдо уверен. Он просил обойтись без грандиозной, традиционной оркестровки, чтобы не скатиться в банальность. По той же причине ему не хотелось полагаться на религиозные марши и богослужебные хоралы в чистом виде. И никакого органа, пожалуйста.

Хорошо, если нельзя играть на органе, как тогда насчёт органистра? Одной из лучших находок Виолы стала колёсная лира. Инструмент это наистраннейший. Большая часть его струн звучит одновременно, вибрируя в результате трения о небольшое колёсико, которое исполнитель приводит в движение, крутя симпатичную ручку.

Органистр получил широкое признание и распространение в средневековой Европе, потом на несколько веков утратил популярность, став игрушкой нищих и бродяг. А в эпоху барокко получил вторую жизнь, так как его звучание напоминало дворянам о романтической старине и пасторальном сельском быте. Лира поёт мощным, грустным, монотонным голосом со слегка гнусавым оттенком. Благодаря ей музыка «Святотатства» была должным образом «состарена», обрела необходимую текстуру и индивидуальность.

Другим принципиально важным инструментом, естественно, стала гитара. Потому что игра, вдохновлённая культурой южной Испании, не может обойтись без музыкальных вариаций на тему фламенко. Этот дивный танцевальный и песенный жанр поразительно богат и разнообразен. Мавританская, испанская и цыганская музыка смешиваются в нём с латиноамериканскими мотивами и джазовыми гармониями.

Фламенко может быть серьёзным и драматичным. Или весёлым и легкомысленным. А благодаря импровизационному характеру одну крайность от другой отделяют лишь несколько аккордов. Конечно, фламенко Виолы получилось сумрачным и элегическим, под стать игре. Но эта музыка не давит на игрока, не вгоняет его в тоску, а, наоборот, успокаивает и воодушевляет. От её красивой, причудливой орнаментальности на душе становится спокойно. Пока Кающийся обливается своей и чужой кровью, виртуозный гитарист подбадривает его, самозабвенно перебирая податливые струны.

Карлос Виола проделал отличную работу. Настолько отличную, что я даже невольно начал сравнивать его с легендарной Митиру Яманэ, создавшей целый музыкальный эпос во времена работы над играми серии Castlevania с Кодзи Игараси.

К моему удивлению, вскоре я получил возможность услышать совместную работу двух этих прекрасных композиторов, когда в одном из дополнений к «Святотатству» в Кастодию вторглась Мириам, героиня новой игры Игараси Bloodstained: Ritual of the Night. Отмечая такое удивительное событие и желая угодить гостье, Виола переработал торжественную и благородную тему Мириам в упоительный и беззаботный танец, который как нельзя лучше подходит для чудовищных испытаний на грани фола.

Действие «Святотатства» разворачивается в вымышленной стране Кастодии. Местный верховный понтифик, убеждённый в деградации церкви, предался пороку уныния и отвернулся от паствы. Святой престол превратился в огромное, но бесплодное древо, которое вскоре сгорело, оставив после себя необъятную и неприступную гору пепла.

Одержимые страстями священнослужители пытались добраться до трона на вершине горы. Но пепел поглотил их всех и снова исторг наружу в виде кровожадных и уродливых монстров, в которых осталась только одна человеческая черта — слепая и безумная вера. Несложно углядеть в этой истории аллюзию на кризис католической церкви XVI века, преобразования контрреформации и рождение инквизиции.

Надо понимать при этом, что игра не касается подробностей христианского учения и не критикует его. «Святотатство» интересует причудливый антураж, которым христианство обросло в Испании, и извращённая интерпретация веры жестокими религиозными властями. Разработчики смотрят на всё это с отстранённым интересом профессиональных антропологов.

У религии Кастодии есть свой символ, свой Мессия. Только называют его не Распятым, а Скрученным. Его изогнутое, изломанное тело обвивается вокруг столба, к которому он буквально прирос руками и ногами, превратившимися в ветки и корни. Причем сделал он это с собой сам. Его пожирало изнутри чувство вины. Он молил Высшую Волю о наказании. И чудо свершилось. Мазохист выпросил у Бога свои страдания.

С эстетической точки зрения Скрученный совершенно изумителен. Его конечности переплетены в ужасающе изящной геометрической гармонии. Интереснее же всего, что этот образ был вдохновлён Благоразумным Разбойником, распятым рядом с Христом на Голгофе. Чтобы противопоставить его безгрешному сыну Божьему, художники Возрождения изображали разбойника в вычурных, вывороченных позах. На кресте он говорит: «И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли».

Вот такой человек является в Кастодии объектом поклонения. Не жертвенный идеал, не Сын Божий, а грешник, который через признание вины и страдания обрёл Рай. В этом обществе Вина имплицитна. Она пронизывает всё. Невиновных не существует, есть лишь разные степени вины.

Фигура Скрученного не оберегает, а мучает верующих. Её просят не об избавлении, а о наказании. Наш Кающийся носит её не на персях. Она украшает рукоять его меча. Называется этот клинок Mea Culpa («Моя Вина» по-латыни). Его лезвие увито шипами, а один из них, вырастающий из эфеса, впивается рыцарю в ладонь. Меч кормится кровью и виной, между которыми игра проводит прямую параллель. «Да пребудет ваше сердце свободным от греха. Да истечёт кровью ваша изрезанная грудь».

Можно заметить, что в картине мира Кастодии нет дьявола. Нет вселенского зла, которое восстаёт из-под земли, чтобы всё для всех испортить из принципиальной, онтологической вредности. При таком Боге никакие черти не нужны. Все верят в одно и то же Чудо, каждый верит по-своему, и любой человек — еретик в чьём-нибудь представлении. Наш Кающийся принадлежит к братству Безмолвной Печали, уничтоженному церковью за еретические намерения и воззрения. Какие именно? Неважно.

По ходу игры мы знакомимся с представителем Ордена Преклоняющих Колени, профессиональным бродягой и паломником, который хочет добраться до могилы основателя своего братства в архикафедральном соборе. Тот святой человек, уподобленный христианскому апостолу Иакову, сумел дойти до своего назначения, где был немедленно объявлен еретиком и благополучно замучен.

Ещё один Орден, монашеское братство Истинного Погребения, занимается исключительно сбором и захоронением останков многочисленных святых, которых кто-то где-то казнил, потому что они выглядели странно или вели себя как-то неправильно. Кстати, Братство Милосердия, которое в реальности занималось захоронением казнённых еретиков, до сих пор существует в Севилье.

Жители Кастодии верят в так называемое Прискорбное Чудо. Непостижимая воля небес уродует людей, лепит из них калек и чудовищ с такой изощрённой фантазией и остроумием, которым позавидовал бы любой сюрреалист. Чудо обнажает худшие грехи и потаённые страхи. Сердца, души и мысли становятся плотью.

Чудо несправедливо, безумно, садистски кровожадно. Но таковы и сами люди. Чудо — это типичная массовая истерия. Да, она слегка обмазана сказочной магией, но суть её от этого не меняется. Она порождена нищетой, несвободой и постоянным ожиданием мирского и небесного наказания.

В Испании XVI-XVIII веков осуществление правосудия было тесно связано с институтом инквизиции, имевшей огромное политическое влияние. Признание под пытками служило обвинением и ответом. Коррупция, предательства, доносы считались общественной нормой. Даже самые нелепые и голословные обвинения приводили к многолетним разбирательствам и втаптывали репутацию человека в грязь. Императоры укрепляли власть инквизиции, а она укрепляла власть императоров.

«Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Эти слова из Евангелия от Иоанна инквизиция использовала как оправдание для сжигания еретиков на костре. Люди – ветки? Ага, понятно. Берём и жжём. Что? Это метафора, говорите? Нет, вряд ли.

Божественное учение не теоретично, оно практично, поэтому непостижимо уму, не очистившемуся от греховных страстей. «Только злоба еретиков вынуждает нас совершать вещи недозволенные, восходить на вершины недостижимые, говорить о предметах неизреченных, предпринимать исследования запрещенные. Следовало бы довольствоваться тем, чтобы с искренней верой выполнять то, что нам предписано, а именно: поклоняться».

Тут у игрока может возникнуть вопрос — а чем, собственно, Кающийся лучше тех, кто объявил его еретиком? Лучше тех, кого он убивает невероятно гротескными, кровавыми, извращёнными, богомерзкими способами? В игре даже есть достижение «Инквизиция», которое дают за садистскую казнь пяти разных типов врагов.

Лицо нашего героя скрыто за маской, сохраняющей его анонимность и создающей ореол зловещей таинственности. Прототипом для неё стала серебряная маска римского имперского кавалериста, найденная во время археологических раскопок на склоне Калкризского холма в немецком Тевтобургском лесу. Есть что-то жуткое в этом лучезарном, бесчувственном лике. Душевный покой серийного убийцы. На нас безглазо смотрит человеческое лицо, лишенное всего человеческого. Жестокость Кающегося подчёркивается непоколебимой, неумолимой решимостью и благостной, безмятежной умиротворённостью железной маски.

При взгляде на неё сразу вспоминаются замечательные афоризмы инквизиторов вселенной Warhammer 40K: «Будь смел в своих невежествах, будь сильным в своём незнании». «Благословен разум слишком малый, чтобы вместить сомнение». «Размышления порождают Ересь. Ересь порождает Возмездие». «Безжалостность — доброта мудрого». «Верный раб любит свою плеть». «Жизнь — тюрьма, смерть — освобождение». «Истинная вера оправдывает всё». «Сожги еретика, избавь от нечистого». «Убивай, убивай, убивай».

Постепенно становится очевидно, что в деяниях Чуда есть аспект боди-хоррора. Внутри рогатого чудовища, с которым нам приходится сражаться, всё ещё живёт человеческая душа, но она бессильна, заперта в собственном теле. Этот босс воплощает страх перестать быть собой, превратиться во что-то ужасное, потерять контроль над своей жизнью. То же самое можно сказать и обо всей Кастодии. Чудо растёт, как огромное древо, опутывает всех своими ветвями, обвивает корнями, уродуя и искажая всё, к чему прикасается.

Другой босс, Кирс Возвращённый Пламенем, был несправедливо обвинён и сожжен на костре, но Чудо вернуло бедолагу к жизни, чтобы его вера горела вечно. Погасить этот огонь способен только наш меч. И лишь мечом мы можем прекратить мучения святой женщины Сокорро, которая молила Небеса избавить грешников от мучений, и в ответ Чудо взвалило их боль и страдания на её плечи.

Так же дела обстоят с нашими союзниками. Преданная Виридиана, помогающая нам в сражениях с монстрами, названа в честь героини одноимённого фильма Луиса Бунюэля. Это кинолента жестокая и циничная. Её героиня — безжалостная пародия на лицемерную традицию прославления экзальтированного безумия как святой невинности.

Стремление Виридианы к неземному идеалу и Раю на Земле, её бездумная, слепая доброта и попытки «хождения в народ» терпят страшный крах, уничтожая её саму как личность. Нечто похожее происходит с игровой Виридианой, сжигающей свою жизнь на костре нашей войны. После каждой битвы она стареет на десятилетия, превращаясь из юной девушки в древнюю старуху на пороге смерти.

Её можно спасти от этой участи, если отказаться от её помощи. Но правильно ли с нашей стороны так поступать? Возможно, отказываясь от её жертвы, мы поступаем так же жестоко, как и при «спасении» Солера из Асторы в Dark Souls. Мы не дарим ему жизнь, но в своей бесконечной гордыне отказываем ему в смерти, которую они выбрал для себя сам.

Многие другие персонажи, паломники и монахи, святые и грешники мечтают о том, чтобы исполнить своё предназначение или положить конец своей участи, чтобы уйти на ту сторону Сна. Кающийся избавляет их от страданий одного за другим, и в смерти они находят своё успокоение.

В культурной антропологии существует теория, популяризованная Рут Бенедикт, согласно которой, у каждой культурной модели есть своей стержень, общая тема. Для западной христианской цивилизации таким психологическим основанием является чувство Вины. Вина лежит в основе личного морального кодекса индивидуума, определяет его нравственные устои. Плохой человек — это тот, кто не соответствует принятым им самим нравственным стандартам. Бог всегда смотрит. Даже если верующий совершает плохой поступок в полном одиночестве, на его сердце ложится груз вины.

Как говорит нам Виридиана в конце прохождения: «Здесь скрывается то, что провозгласило себя Истиной и Священной правдой. Здесь сама скорбь завывает в смятении и уродстве своём». Преступление «злодеев» игры состоит в том, что они слишком увлеклись осуждением других и насаждением Стыда, тем самым забыв о собственной Вине. Они нарушили негласный общественный договор со своей паствой и должны быть за это наказаны.

Герой же, одержимый мистическим экстазом раскаяния и сожаления, несёт знамя чистой веры. Он идёт по миру скверны и немощи, как меч и пламя. Сжигает уродливое, страдающее, болезненное и злое. Он воин Чуда, чья тяжёлая, бесплодная, бесконечная борьба обречена с самого начала. Христианский герой — всегда жертва. Всегда одиночка, маргинал, еретик. Он остро чувствует свою Вину и готов терпеть унижения. Он знает, что проиграет. И проиграв — победит.

#thegamekitchen #blasphemous #лонг #истории