Двойные стандарты, или Как сформировать свой литературный канон
Блум начинал как деконструктивист вместе с Полем де Маном, Дж. Хилисом Миллером и другими, но постепенно обратно эволюционировал в прошлое. Сначала в «Страхе влияния» ушел к Фрейду и психоанализу, отбросив Лакана и записав лаканианцев в школу ресентимента (выдумка Блума для того, чтобы туда записывать всех, чьи идеи не близки), затем пошел ещё дальше к эстетизму Оскара Уайльда и Уолтера Патера (ну хоть Фрейда оставил в каноне как одного из самых сильных эссеистов (именно на этой позиции он и присутствует в числе 26 авторов, которых Блум выбрал для исследования)). Такой путь напоминает путь героя в фильме Вуди Аллена «Полночь в Париже», где современник мечтал о 20-х XX-го и хотел там жить, но, когда он попал туда и познакомился с девушкой, оказалось, что она мыслями далеко в Belle Époque и времени Тулуз-Лотрека. Людям свойственно романтизировать прошлое, искать зеленую траву и бурчать вместо того, чтобы жить в своем времени. Так Блум в книге предстал великим поэтом, романтиком и идеалистом в поисках утраченного великого возвышенного духа поэзии и идеального читателя.
Но вернемся к самому тексту. Уже с предисловия он начинает возмущать читающего:
но ни один поэт нашего века не написал ничего сопоставимого с «В поисках утраченного времени», «Улиссом», «Поминками по Финнегану», эссе Фрейда, притчами и новеллами Кафки.
Хотелось бы поспорить и представить публике какие-то примеры, но они все невольно уйдут в школу ресентимента. Например, тот же Элиот и вся «новая критика» были Блуму не близки и он их отправил всё туда же к лаканианцам. Возможно его внеэстетические соображения не давали увидеть, других великих поэтов, в чем, кстати, и сам признается:
Роберт Лоуэлл и Филип Ларкин вошли сюда потому, что я, кажется, единственный из ныне живущих литературоведов, который считает их переоцененными, поэтому я, вероятно, не прав и должен допустить, что ослеплен внеэстетическими соображениями; этого я не выношу и пытаюсь избегать.
На самом деле вся его критика и канон направлены против академической среды и учебных программ США в 1994-ом году (когда вышла книга), о чем, кстати, он не раз по тексту говорит:
в учебные программы сейчас входят вовсе не лучшие писатели, которым случилось быть женщинами и лицами африканского, латиноамериканского или азиатского происхождения
Можно к этому двояко относится. С одной стороны Блум выступал за то, чтобы в программах не меняли великих авторов прошлого, например, того же Шекспира на литераторов, пишущих актуальную литературу социальной направленности, но меньшего качества. И здесь стоит согласиться. Кто бы хотел, чтобы Пушкина поменяли на какого-нибудь Васю Пупкина? База должна быть. Но... когда он пытается расширить канон до тысячи в приложениях, то начинается вкусовщина, о чем Блум и сам говорит несколько раз:
Никто не властен говорить нам, что такое Западный канон, во всяком случае в интервале с 1800 года до наших дней. Он не является и не может являться в точности тем перечнем, который привожу я, или тем, который приведет кто-нибудь другой.
Может поэтому позже в интервью Блум признавался, что его приложения, которые попросил составить издатель, сослужили плохую службу. Люди предпочитают изучать списки в конце, но игнорируют саму книгу (да, 670 страниц не полторы тысячи, но читательских усилий требуют).
Стоит сделать отступление, чтобы понять что такое Школа ресентимента, ставшая в конце Университетом:
Идеология играет в формировании канона существенную роль — если утверждать, что эстетические представления сами по себе являются идеологией, как обыкновенно утверждают представители всех шести направлений Школы ресентимента: феминисты, марксисты, лаканианцы, «новые истористы», деконструктивисты и семиотики.
но на самом деле она по Блуму намного шире, сюда же входят и «новые критики» в главе с Т.С. Элиотом, структуралисты и мифокритики во главе Нортропом Фраем, в будущем он сделал прогноз, что интермедиальность, виртуальная реальность и гипертекст также подпадет под понятие, что автоматически исключает из рассмотрения львиную долю научно-фантастической, эргодической и интернет-литературы. Да и популярная литература, графические романы также в школе ресентимента, так как они вместе с фильмами также включались в учебные программы (глянул одну программу от 2022-го, графические романы и фильмы есть, тут он прав, но не прав, что вместо Шекспира, потому что Шекспир остался).
Он выступал за романтику чтения, за то, чтобы читатель получал удовольствие от самого стихотворения или романа, не ища контекст, не исследуя социальные, психологические, философские, религиозные аспекты (хотя мне не очень понятно как в «Дон Кихоте» отбросить пространные размышления героя обо всём: о религии, о воспитании детей, о любви, рыцарстве, политике, - но, ладно). Один из примеров, иллюстрирующих идею такого чтения, Блум описывает в статье о Мильтоне, когда он проводит эксперимент, отбросив около 30 исследований о поэте, пытается прочесть «Потерянный рай». Автор пишет, что у него получилось, наверное, у него к этому талант, мне ни разу не удавалось отбросить бэкграунд. И даже сейчас, читая «Западный канон», я в голове держу «Роман: альтернативная история» Стивена Мура.
Сами статьи критиковать особо не за что. Но вот одна кандидатура в каноне весьма спорная. Конечно, речь о Мольере. Раз уж Блум всё меряет Шекспиром. То сравнима ли фигура Мольера по масштабам? Хорошо, поставим вопрос по-другому. У французов есть великий Рабле, масштабы влияния которого не поддаются осмыслению. Можно было бы привести вереницу произведений, начиная от многочисленных подражателей-современников Рабле и до модернистов (в том числе и представителей необарокко), постмодернистов и современников. В прошлом году читал «Плохой конец» Ройелы, где можно было увидеть Рабле. Нынче «Дамский альманах» Джуны Барнс. И, пожалуй, «Гаргантюа и Пантагрюэль» ни по экспрессии, ни по мысли, ни по масштабу не уступает «Дон Кихоту». А уж, если говорить о сатире, то роман Рабле будет одним из первых, что всплывет в памяти. Бахтин поставил роман в число главных и влиятельных в европейском каноне. И стоит согласиться. Не пользу Мольера также говорит то, что он имеет более локальный уровень влияния, чем тот же Шекспир. Но не буду умалять дар Мольера-сатирика. А то, что Блум предпочел его Рабле, оставим на совести автора.
По поводу приложений не особо говорить хочется, но именно они показывают двойные стандарты Блума-критика. При том, что он многие школы критики наш мечтатель записал в лагерь ресентименталистов, но среди женщин и афроамериканцев он нашел авторов, которые представляют высшую художественную ценность. Непонятно, почему не нашел таковых среди азиатско-американской литературы и литературы коренных американцев. Литературу чикано я не беру в рассмотрение, так как она выстрелила в 1960-е (точка отсчета — роман Рудольфо Анайи в конце 50-х). Как писал Блум, для корректного определения места в каноне нужно минимум два поколения:
Каноническое пророчество должно пройти проверку примерно двумя поколениями после смерти писателя.
Но... литература коренных американцев ведет отсчет с XVIII-го века, а азиатско-американская традиция с 1930-х. Роман Янгилла Кана «Травяная улица» вышел в 1931-ем (этот же автор был числе номинантов на Нобель согласно раскрытым архивам, то есть говорить о безвестности автора не стоит). Я не верю, что за 63 года (1994-ый дата публикации «Западного канона») не появилось ни одного шедевра, несущего высокую художественную/эстетическую ценность по Блуму. Блум же был не только критиком, но и литературоведом. Проблема в том, что критиковать все могут, а как предложить что-то достойное внимания, ведь твоя профессия связана с литературой, бегут и списывают всё в школу ресентимента. Пусть это остается на совести автора, великого романтика и институционального мечтателя:
Как старый институциональный романтик, я по-прежнему отрицаю элиотовскую ностальгию по теократической идеологии, но не вижу оснований спорить с кем бы то ни было о литературных предпочтениях.
Я же в свою очередь предпочитаю быть хозяином в доме, а эстетизм отправляю в подвал, в область чувственного (хотя Блум бы поспорил, но как отделить чувственное наслаждение от духовного в эстетизме?):
Несмотря на все свое тщеславие и самолюбие, люди обыкновенно имеют весьма смутное представление или даже вовсе никакого о том, что значит быть духовными, быть тем абсолютом, каким может быть человек; однако, оставаясь тщеславными и самолюбивыми, они все же являются такими... между собой. Представим себе некий дом, каждый этаж которого: подвал, первый, второй этаж и т. д. - имел бы свой определенный разряд жильцов; сравним теперь жизнь с таким домом: смешно и жалко, но разве большая часть людей не предпочитает в этом своем доме подвал? Все мы являемся синтезом с духовным предназначением, такова наша структура, но кто отказывается жить в подвале, в категориях чувственного? Человек не просто предпочитает жить там, ему это нравится настолько, что он гневается, когда ему предлагают этаж хозяев - всегда свободный и ожидающий его, - ибо, в конце концов, ему принадлежит весь дом.
Вердикт: статьи о 26 авторах канона хороши (именно столько их в Западном каноне Блума - Шекспир, Данте, Чосер, Сервантес, Монтень, Мольер, Мильтон, С. Джонсон, Гёте, Вордсворт, Дж. Остен, Уитмен, Э. Дикинсон, Диккенс, Дж. Элиот, Л. Толстой, Ибсен, Фрейд, Пруст, Джойс, В. Вулф, Кафка, Борхес, Неруда, Пессоа и Беккет), идеи мне не близки, но возможны близки тем читателям, на популярную литературу которых он покушался (да, попкультура и спекулятивка по Блуму тоже в Школе ресентимента), а списки в конце?.. с таким же успехом можно взять «1001 книга, которую нужно прочитать» из книги Босуэлла или «1000 лучших произведений» по версии Гардиан. База одна (и с ней я согласен, она очевидна и общеизвестна), а многочисленных последователей можно подобрать по своему вкусу, ибо канон сверх базы невозможен.