Счётчики
Пролог.
Все уже давно привыкли к этому. Даже я, временами, не чувствую подвоха. Жизнь течёт. Люди идут на работу, открывают двери, чистят зубы, едят — и умирают. Не от старости и не от болезни. Просто... перестают быть. А потом начинаются догадки. «Наверное, это был последний кусок хлеба» «Он прошёл 160 тысяч километров за жизнь.... Вот и всё». «Она щёлкнула авторучкой в последний, миллионный раз». Смешно, если бы не было так системно. Кажется, никто не знает своих пределов. Как будто каждый из нас — устройство с невидимыми счётчиками. Один для движений. Один для слов. Один для вдохов. Может, даже для слёз. Когда счётчик доходит до нуля — ты исчезаешь. Без драм, без сирен. Просто «щелчок». И всё. Есть глупцы, которые продолжают испытывать судьбу. Нажимают одну и ту же кнопку по сотне раз, чтобы «посмотреть, вдруг сейчас». Прыгают с парашютом каждый год. Ходят по 30 тысяч шагов в день. Думают, что смогут перехитрить загадку — или хотя бы умереть «в момент величия». А я... Я сижу здесь, среди пыльных полок, и вытаскиваю бумагу за бумагой. Листы статистики, устаревшие списки, забытые архивные карточки, отчёты, которые никто не читал даже при жизни тех, кто их писал.
Я — Леон Орднер. И если у меня есть лимит на бессмысленные действия — я, вероятно, уже на исходе.
— О, добротный кусок, — бормочу я, отрывая шелушащийся лоскут кожи с пальца. Бросаю его в мусорку. Это уже стало въевшейся привычкой, знаете? Та самая привычка, которая преследует, которую не забыть, такая как грызть ручку, чесать затылок, или смотреть на бабушкин ковер висящий на стене. Туда же падает крошка бумаги — кусочек отчёта за 1964 год, где в графе смертности стоит странная отметка: "срабатывание". Я уже видел такие пометки. Несколько десятков. И все — от разных людей, из разных отделов, в разное время. Это слово везде было зачёркнуто. Но я всё равно его вижу. "Срабатывание".
.
.
.
.
.
Глава 1: Циферблаты.
Я никогда не выхожу в обед. В этом здании всё предсказуемо и работает, или не работает как часы...В общем уют: автомат с чаем работает через раз, стены пахнут сырой пылью и картотеками, а люди почти не разговаривают. Но сегодня я почему-то пошёл. Просто встал и пошёл. Как будто чья-то рука повела меня к двери. Я вышел на улицу. Было сыро, слегка моросило, но не настолько, чтобы промокнуть — тот самый дождь, который делает всё липким и неопределённым. Он стоял у стены напротив, будто ждал кого-то. Невысокий, сутулый, с лицом без возраста. На первый взгляд — обычный человек. Но в его руке был предмет. Небольшой. Металлический. Счётчик. Пять циферблатов, вращающихся медленно, почти незаметно. Он проводил по ним пальцем, как по клавишам пианино, будто настраивал мелодию. Я не понял, почему не смог пройти мимо. Ноги остановились сами. Он поднял глаза и его взгляд встретился с моим. — Ты чувствуешь это, да? — спросил он, спокойно. Голос — тихий, но будто пробирался под кожу. — Чувствую... что? — пробормотал я, стараясь звучать безразлично. Но пальцы уже начали чесаться. Он указал на здание за моей спиной. — Здесь это особенно сильно. Каждый шаг — как монета в автомат. Ты же считаешь, верно? Я сглотнул. — Не совсем. Он чуть усмехнулся, а потом выдал фразу, которая, кажется, остановила мой пульс на пару ударов. — Если хочешь, я могу показать тебе, как узнать, сколько у тебя осталось. И всё. Никаких угроз, никакой жестикуляции. Просто тихо, ровно, уверенно. Как будто он сказал прогноз погоды. — Что... что ты имеешь в виду? Он не ответил. Только покрутил циферблат — щёлк — и всё исчезло. В смысле, он исчез. Не исчез в воздухе, нет. Просто... его уже не было. Как будто и не стоял там. Я остался на пустой улице с мерзким ощущением, что меня только что поставили на счётчик.
.
.
.
Глава 2: Лист, которого не было. Когда я вернулся, архив пах иначе. Как будто кто-то провёл по полкам свечой из дешёвого воска и старых волос. Пыль не сместилась, воздух не изменился — но я чувствовал, что что-то здесь что-то изменилось. На моём столе лежала папка 5А/13. Откуда? Не то чтобы она была не нужна, или была на столько незаметной, но...кому понадобилась эта папка? Зачем? Более того, я был уверен, что она на третьей полке, заперта за металлической шторкой, которую сам и прикручивал месяц назад после инвентаризации. Я сел. Достал папку. Перелистнул пару страниц, всё как обычно: статистика, акты, печати, чьи-то помарки. Но ближе к середине — лист, которого не было. На стандартном жёлтом бланке, без даты и подписи, был только текст. Напечатанный машинкой, слегка кривоватый, будто печатали на коленке. > "Счётчики — это не механизм. Это допуск. Всё, что ты делаешь, платится не действиями, а значимостью. Последний глоток воды может стоить больше, чем тысяча шагов. Умри правильно — и кто-то получит продление. Ошибись — и спишут всех." Внизу — схематичный рисунок. Пять циферблатов, как у того человека. Но под каждым стояли странные обозначения: G / V / R / T / ∅ Я аккуратно провёл пальцем по бумаге. Чернила были настоящими. Бумага — чуть теплее, чем остальные листы. В этот момент я почувствовал зуд под ногтем и машинально начал ковырять кожу у основания большого пальца. Кровь. Я посмотрел на неё и вдруг подумал: Сколько раз я уже поранился в этой жизни? И сколько осталось? Я бросил взгляд на мусорку. Лоскут кожи сверху был... другой. Больше, плотнее. Как будто его принесли извне. Он лежал ровно, как аккуратно вырезанная метка. Меня тряхнуло. — Кто ты, чёрт возьми, такой? — прошептал я, не зная, обращаюсь ли к незнакомцу с улицы или к себе самому.