И в этом таится какое-то особливое очарование, тишина, смирение, отсутствие. Такое же, как утром после хорошей тусовки, когда сонно выходишь в гостиную, прокрадываешься мимо похмельных диванов, людей и предметов, наполняющих их (бутылки, подушки, всевозможные пледы и покрывала, пустые пачки чипсов, салатницы, в которых каким-то неведомым образом оказались и сухарики, и бумажки для самокруток: все это само собой сменило фантики детства), и попадаешь на замершую в ожидании жизни кухню; неуверенно ставишь чайник и пытаешься найти заварку, крутишь сигарету и усаживаешься на стул, который заслужил парочку причудливых лучей света от утреннего солнца. Снова все мертвое, тихое. Вчера здесь что-то происходило — везде и всюду, каждую секунду, — а сегодня остались лишь оболочки, смутно напоминающие прошедшие события, — каждая свое.