Полное «Фиаско»: будущее по Станиславу Лему

Космос для никого.

Научная фантастика — один из самых оптимистичных жанров литературы (по крайней мере обычно). Человек совершает великие открытия, путешествует между звёздами, контактирует с внеземным разумом и всегда находит выход даже из самой затруднительной ситуации. Ведь возможности и сила нашего разума безграничны, не так ли? И даже всевозможные антиутопии и пост-апокалипсис в фантастике нам чаще всего демонстрируют как назидание: «Смотрите, они совершили ошибку. Не допускайте такого в реальности, и всё будет хорошо».

Из всей бесконечной плеяды фантастов настоящим пессимизмом выделяются немногие. Одно из самых громких таких имён — Станислав Лем. Его творчество показывает нам, что даже в случае самого разумного и благонамеренного поведения человека, он не застрахован от тех рисков, которые несут в себе новые технологии.

Возможно, такому отношению к будущему Лем обязан своей юности. Его молодые годы и первые литературные опыты пришлись на период Второй мировой войны и оккупации Польши. Оказавшись нежданно-негаданно гражданином Советского Союза, молодой Станислав учился в медицинском университете и надеялся сделать успешную карьеру. Будущее тогда, вероятно, ещё не казалось таким мрачным. Но всё изменило вторжение Германии в уже советский Львов: у Лема появились более чем серьезные причины для пессимизма и в жизни, и в творчестве.

Имея еврейские корни, он лишь по счастливой случайности не оказался убит. Но даже сохранив жизнь, он опустился на самое дно того мира, который строили нацисты в оккупированной Европе. Его жизнь была бедна, наполнена грубой чёрной работой. Станислав Лем страдал сам, а также видел страдания и смерть множества других людей, в том числе — всех близких родственников, не сумевших скрыть «расовой неполноценности».

Он видел, как родной город, место, где прошли его счастливые детство и юность, превращается под действием злой воли во что-то совершенно иное. Во что-то чуждое, с непонятными законами, моралью и этикой, в которой евреи, поляки, русские, и множество других социальных групп оказались выведены за скобки «человеческого» — отчуждены от него.

Позднее эта метафора будет тайно или явно появляться во всех его произведениях, от полубиографической ранней «Больницы преображения» до последнего большого труда — «Фиаско». Мысль о том, что человек в любой момент может внезапно «выпасть» за пределы своего привычного окружения и мироощущения, и составило в будущем основной фундамент творчества Лема.

Чувство обреченности ощущалось уже в ранних относительно оптимистичных произведениях писателя. Первая его повесть — «Человек с Марса» 1946 года, — повествует о попытке войти в контакт с инопланетным существом, чей космический корабль приземлился на севере США. Однако диалог между мирами оказался невозможен. Слишком велика культурная и понятийная пропасть. И лишь огромными усилиями агрессивного пришельца удается нейтрализовать.

Первый полноценный роман «Астронавты» 1951-го также рассказывает о торжестве земного разума над инопланетным. По его сюжету человечество к началу XXI века объединилось, построив коммунистическое общество (надо помнить, что Польша тогда была в соцблоке, и прогнозировать будущее иначе было нельзя), в то время, как враждебно настроенные обитатели Венеры, даже несмотря на более высокий уровень прогресса, мыслили как капиталисты-империалисты. Поэтому, создавая оружие против землян, истребили им сами себя в междоусобных войнах. Остатки их цивилизации исследуют ученые нашей планеты, делая выводы об упадочности такой идеологии.

Всё раннее творчество Лема являло собой такие вот яркие образчики «оптимистической» фантастики: это не удивительно, ведь написана она была в социалистической Польше. А официальный социалистический подход к литературе другого отношения и не предполагал.

Однако фирменный стиль писателя ощущался уже на этом этапе. Как бы изобразил такой конфликт иной фантаст? Наверно, там были бы настоящие звёздные войны и батальоны отважных космодесантников, идущих в бой против полчищ венерианских захватчиков. Но у Лема нас ждут только мёртвые руины. А по ним в полном одиночестве скитается группа испуганных исследователей, пытающихся понять назначение странных механизмов и построек уничтожившей себя расы.

Эта тема отчужденности и невозможности контакта с иным разумом стала основной в творчестве Лема, но не единственной. Почти каждое следующее его произведение охватывало в себе сразу несколько основополагающих тем научной фантастики.

Начиная с «Формулы Лимфатера» 1961-го Лем неизменно предупреждает человечество о всех тех рисках, что связаны с созданием искусственного интеллекта. Не важно, будут ли это автономные андроиды-синтетики, внешне копирующие людей («Дознание»), вычислительные машины с ИИ («Фиаско») или полноценные машинные цивилизации («Непобедимый»). В любом случае они будут быстрее, сильнее и умнее человека. Но опасно это в первую очередь не тем, что разумные машины обязательно захотят устроить создателям судный день. Это, опять-таки, слишком просто для Лема.

Главную проблему взаимоотношений человека с ИИ он видит в том, что люди, осознавая свою ущербность перед машинами, вынуждены будут пользоваться их услугами — ежедневно и ежечасно.

Представьте дряхлого злобного старика с деменцией, который понукает своих молодых и полных силы детей: втайне он боится, что в какой-то момент дети сбросят это ярмо, а он ничего не сможет с этим поделать. Это его злит, пугает и делает ещё больше жестоким.

Вот таким своеобразным конфликтом «отцов и детей» Лем видит будущие отношения человека с ИИ — вручив искусственному интеллекту однажды наши судьбы, мы уже никогда не сможем избавиться от комплекса неполноценности. А для существ, которые в последние несколько сотен лет развивались, считая себя вершиной эволюции и хозяевами природы, такой удар по самолюбию грозит сломать все культурные и психологические устои.

Если не брать серии вроде «Дневников Ийона Тихого», в которых фантастический антураж — просто декорация для постановки вполне реалистичных и даже бытовых проблем, то полёты человека в космос у Лема — это технически сложное и затратное дело, сопряженное с кучей рисков.

В первую очередь — психологических. Даже в «Магеллановом облаке», самом первом своём произведении на тему межзвёздных путешествий, Лем отвёл на полет к Альфе Центавра несколько лет путешествия. При этом многие из экипажа огромного корабля, люди стойкие физически и духовно, всё равно впадают в апатию и в приступе депрессии хотят разгерметизировать звездолёт — лишь бы только прервать осточертевшее ожидание.

В «Фиаско» полёт от Земли до другой звёздной системы обставлен ещё сложнее. Даже с использованием чёрных дыр путешествие может занять сто лет. И чтобы экипаж протянул столь большой срок, вся кровь в их организмах выкачивается и заменяется искусственным аналогом, который лучше подходит для гибернации человека. Все эти ухищрения Лем вводит в книгу, чтобы показать — человек физически не подходит для освоения космоса. Мы слишком хрупкие.

Эволюция оружия тоже всегда была одной из центральных тем научной фантастики. И уже сейчас во многих армиях мира на вооружении стоят самолеты-беспилотники, экзокостюмы для пехоты и прочие uberwaffe, которые в большинстве классических sci-fi-произведениях представлялись уделом далёкого будущего.

В романе с говорящим названием «Мир на Земле» человечество, как это часто бывает у Лема, руководствуясь только самыми разумными и благими намерениями, переносит всю свою военную индустрию на Луну. Это должно уберечь население Земли от опасности развязывания высокотехнологичных войн, но при этом — помочь не утратить технологии и производственные мощности. В ООН даже создаётся секретная спецслужба по контролю за соблюдением этого моратория всеми странами планеты.

Однако на Луне всё идёт не так гладко. Научившись уничтожать друг друга в бесконечных тренировочных конфликтах, боевые системы… нет, не устраивают восстание машин. Это, опять-таки, было бы слишком просто. Самое совершенное оружие землян — запрограммированный нановирус, вырвавшись из секретных лунных лабораторий, просто уничтожает всё высокотехнологичное оборудование, которое хоть как-то может быть использовано в военных целях. Электронику, связь, станки, автомобили и прочие достижения цивилизации.

Ни один человек от этого прямо не пострадал, однако в глобальном смысле человечество оказывается отброшенным в своём развитии на двести лет назад, что неизбежно приведёт к краху экономики, промышленности, сельского хозяйства и множества других отраслей, и в конечном итоге обернётся миллионами смертей.

Исчерпывающе позицию писателя по этому вопросу дают «Возвращение со звёзд» и «Футурологический конгресс». Человеческое общество может быть (и обязательно будет) управляемым — достаточно только воздействовать на участки мозга, отвечающие за нужные эмоции.

В «Конгрессе» мир будущего показан очень мрачным местом, в котором нехватка ресурсов и жуткая перенаселённость поставили человечество на грань вымирания. Однако люди этого не замечают, поскольку находятся в плену химических галлюцинаций и, наоборот, видят общество всеобщего изобилия и благоденствия.

«Возвращение со звёзд» ставит вопрос немного иначе. Все жители Земли прошли процедуру «бетризации», которая уничтожила в человеке агрессию и злость, но вместе с ними также силу воли, амбиции и желание идти к своей мечте. Получившийся мир оказался очень безопасным и мирным. Но никаких научных прорывов такое человечество уже не сделало бы и к звёздам не полетело.

Реальность, правда, кажется чуть более суровой, чем пессимизм Лема. Человека даже необязательно пичкать галлюциногенами. Порой достаточно лишь грамотной пропаганды.

Начиная с момента, когда человечество осознало саму концепцию существования разумной жизни на поверхности планет, люди страстно мечтали встретить братьев по разуму. В XIX веке учёные всерьёз полагали, что разумные существа могут обитать на Марсе или Венере. Однако развитие науки показало, что это невозможно. После этого поиски перенеслись на внешние планеты Солнечной системы, а потом и за её пределы. Однако даже если разумные инопланетяне поблизости от нас и существуют, то либо не спешат обнаружить себя, либо им нет до нас никакого дела.

Обычно в фантастике долгожданный контакт оборачивается либо войной, либо дружбой до гроба. Но у Лема контакт чаще всего оказывается недоразумением.

В «Непобедимом» машинная цивилизация, с которой сражались люди, — это нечто вроде огромного пчелиного улья из металла и пластика. Она не стремилась специально убить всех людей: просто делала то, что подсказывала самая примитивная программа на уровне инстинкта выживания. Драться с ней — всё равно, что пытаться исхлестать плетью море.

В «Эдеме» земные космонавты оказались инопланетянам попусту безразличны. В «Солярисе» и «Гласе Господа» герои не могут даже до конца понять природу существ или явлений, с которым пытаются контактировать. Ну и в «Фиаско» земляне из самых гуманных и высокоморальных побуждений почти уничтожили разумную цивилизацию, с которой прилетели налаживать дружбу.

Даже на Земле люди разных национальностей или просто разного воспитания и уровня культуры зачастую не могут понять друг друга. Ну не о чем говорить профессору гарвардского университета с докторской степенью по английской словесности и неграмотному индейцу из Полинезии. Что уж тогда говорить о контакте с существами не просто с иной психологией или биологией, но, возможно, даже с иной химической основой жизни.

Лем, пожалуй, один из немногих фантастов был человеком XXI века. В то время как даже самые молодые из ныне живущего поколения его читателей — люди века XX. Не потому, что мы глупы, а писатель был семи пядей во лбу, вовсе нет. Просто даже в своих самых смелых фантазиях, которые открывает перед нами фантастика, мы чаще всего мыслим стандартными категориями прошлого или даже позапрошлого века.

Если спросить у обычного человека, каким он видит будущее нашего вида через сто-двести лет, большинство обрисует нечто похоже на «Звёздные войны», «Звёздный путь», ну или, в крайнем случае — на «Бегущего по лезвию» или «1984».

Однако контуры этого будущего мира, которые уже сейчас неясно проступают через пелену времени, очевидно, будут совсем иными. И если большая часть обычной фантастики предпочитает закрывать на это глаза, рисуя приятные и привычные читателю миражи, то Лем с его страшным многолетним экзистенциальным опытом — это фактически Сартр от мира фантастики.

Он будто указывает пальцем на милые привычные глазу иллюзии и повторяет: «Этого не будет, и этого не будет, и вот здесь всё будет совсем по-другому». А перед обескураженным читателем словно из тумана наконец-то начинают проступать реальные очертания будущего, которое он, возможно, ещё успеет застать. Это будет пугающее, непонятное время, когда размоются старые вековые границы между естественным и искусственным, человеком и машиной, правдой и ложью.

Пожалуй, именно поэтому большинство моих знакомых старшего поколения Лема не любят. Некоторые даже не в силах объяснить, почему. Однако и они интуитивно чувствуют этот холодок инаковости, которым веет ото всех его даже самых шутливых и намеренно упрощённых произведений.

Если вы до сих пор не знакомы с его творчеством, но хотите открыть совершенно иной взгляд на проблемы, которые стоят перед человечеством в ближайшую сотню лет, то вам можно искренне позавидовать. Впереди — знакомство с бездонной палитрой концепций, от которых «рвёт крышу» всерьёз и надолго.