Кино-2023. Похищенные листья

Продолжаем.

Последний (хронологически) фильм Аки Каурисмяки, который я видел, – это «Человек без прошлого» (он же, наверное, и лучший). Но, начиная смотреть «Опавшие листья», понимаешь, что за двадцать с небольшим лет уважаемый финн далеко не уехал и снимает все там же и о том же. Его новая картина – совсем маленькая и не деланно скромная любовная история, привычно сдержанная как в плане визуальном, так и в выражении человеческих эмоций. «Опавшие листья» – кино абсолютно не новое, проторенное, подчеркнуто сентиментальное. Но, тем не менее, – кино, очевидно, искреннее, с уникальным режиссерским подходом и довольно специфичным отношением к жизни.

В фильмах Аки Каурисмяки не разбрасываются словами и неохотно показывают чувства. Здесь редко улыбаются и никогда не бывают открытыми, дружелюбными, по-русски нараспашку. Но уж если кто-то что-то говорит, то каждая фраза, каждое высказывание – иронически отточенные и отстраненные одновременно, умиляюще и издевательски хмурые, дарующие даже надежду, несмотря на окружающую героев безнадегу.

Все здесь намеренно романтизированное, но притом прямое и припечатывающее, не играющее в интеллектуальные игры и полунамеки европейского артхауса. Такова и музыка, варьирующаяся от финского шансона до песни сестер из Maustetytöt, и проникшее даже в эти суровые края синефильство (уж конечно – от самого режиссера).

Постеры мировой киноклассики развешены, в числе прочего, на стенах местного бара, а местные знатоки, выходя из небольшого местного кинотеатра, с непроницаемым блеском абсурдизма вспоминают о Робере Брессоне, а также о годаровской «Банде аутсайдеров», хотя смотрели только что фильм про зомби. (Не знаю, в первый ли это раз, но финский режиссер ответил-таки взаимностью Джиму Джармушу, чьи «Мертвые не умирают» идеально вписываются в меланхоличную эстетику Каурисмяки. Столь же аутентично смотрелись в свое время финский таксист и попавшаяся ему пьяная компания в незабываемой «Ночи на Земле»).

Чуть ли не шекспировская местами трагедия шествует бок о бок с бытовухой – со стройками и грязной посудой, с караоке и одинокими вечерами, с коллегами, бдительными до гротеска, но и не покидающими редкими друзьями. Все в этом экранном мире сухо и безжалостно, незамысловато и серо (но не скучно и не жестоко, нет-нет).

Он и она – самые обыкновенные до неприличия люди, без какой-либо цели и без особых талантов, не имеющие ни места, ни ясного мироощущения. То ли они заперты в экзистенциальном вакууме, то ли до странного и героически терпеливы, покорны, привычно до всего безразличны. И при этом – ранимы, трогательны, комичны. Что-то уперто-жизнеутверждающее и непробиваемое сквозит сквозь ткань повествования, смотрит на нас с теплотою преданных собачьих глаз, грустно и безмолвно, не пытаясь ничего внушать.

Да и вообще, столь убедительно-отчаянно и повседневно бухать, столь картинно присутствовать в кадре, не имея подчас никакого выражения (кроме маски стереотипно сурового финна), могут только в фильмах Аки Каурисмяки, который и сам будто бы – такой же. И так выдерживать эту интонацию на протяжении всей картины может только этот финский мастер, мастерство свое явно не пропивший (пока что). Пусть даже «Опавшие листья» – кино, в общем-то, без начала и конца, без яркого острого конфликта и ощутимого реально хэппи-энда.

Но все-таки – кино про людей. И, чем абсурднее и нелепее их внешнее, тем подчеркнуто трагичнее и значительнее внутреннее. О главном все равно не скажешь, а уж в такой атмосфере и таких обстоятельствах некоторые театральность, преувеличенность, ирония – считай, что творческая необходимость. И в ее рамках режиссер не с блеском, но уверенно держится, провоцируя на скупую, но светлую улыбку.

Оценка: 6 из 10

В отличие от Каурисмяки, другой классик европейского кино, итальянец Марко Беллоккьо, снял фильм, который вполне можно назвать вычурным при всей внешней простоте и ясности сюжета. В середине девятнадцатого века над итальянской Болоньей тяготела власть Папы Пия Девятого. Среди прочих законов, установленных в Папской области, существовал запрет на воспитание в еврейских семьях детей-христиан (даже если это были их собственные дети).

Шестилетний Эдгардо из семейства Мортара, будучи еще младенцем, был якобы тайно крещен их благочестивой служанкой, о чем, прельстившись денежной наградой, та поведала вдруг спустя годы. Поведала, конечно же, католику – местному инквизитору и ставленнику Папы, по чьему немедленно последовавшему указанию мальчик был вывезен (все равно что похищен) в Рим, где его поселили и начали обучать в специальном доме, предназначенном для евреев-католиков.

Родители пробовали протестовать, поднялся гул возмущения по всей Европе, но Пий Девятый был неумолим. Лишь спустя десять лет, вследствие присоединения Папской области к Италии (из-за чего римский понтифик лишился власти), Эдгардо получил возможность вернуться к себе домой. Однако к тому времени он сделался уже верным католиком, а впоследствии был даже миссионером и монахом, прожив очень долгую жизнь (это уже не из кино, а из реальной биографии). Он поддерживал контакты с семьей, но о воссоединении и единомыслии в вопросах веры не могло быть больше и речи. Вокруг этого конфликта, разворачивающегося в основном на фоне детских лет жизни мальчика, и строится весь фильм Беллоккьо.

Среди очевидных его достоинств я выделил бы невероятную, почти упоительную отчетливость картинки, крупных планов, лиц и взглядов персонажей. При общем традиционном, истинно европейском стиле повествования все кадры с главными героями выглядят как небольшие портретные полотна – настолько выразительны и очерчены камерой их лица, будто бы особым образом подсвечены.

Особенно пронзителен в этом смысле мальчик-актер, играющий Эдгардо. Немного напоминающий маленького Райана О’Нила он разит тебя в самое сердце, когда ты просто смотришь и погружаешься в выражение этих невинных и беззащитных глаз, отчего, например, сцена свидания с матерью (при посторонних свидетелях) становится вдвойне душераздирающей, кричащей и без всяких слов.

Да и вообще эстетика прошлого, реконструкция эпохи, а также и присущая католикам царственная храмовая пышность – все это завораживает и подкупает с первых же кадров фильма. Проблема, однако, в том, что чем дальше, тем все более невнятным делается сюжет. Простая логика поступков и эмоций, ожидаемых от всех героев, уступает место отдельным визионерским вспышкам, причудливым и даже бурлескным фантазиям в духе Паоло Соррентино.

Притом что, в отличие от коллеги итальянца, Беллоккьо будто не может (или не хочет) определиться с жанром, отчего трагедия и гротеск, мистика и реализм все менее складываются у него в гармоничное целое, обнаруживая несостоятельность авторского сценария. Так, взрослые годы Эдгардо выглядят уже совершенно скомканными и вставленными будто для справки, притом что разросшееся к тому моменту отчуждение, невольная измена не только собственной семье, но и вере великих предков требуют куда более детальной и вдумчивой рефлексии, большего внимания к чувствам, да и просто большей драматической мощи.

В итоге возникает странная и очень нелюбимая мной ситуация, когда ощутимые визуальные достоинства, изобразительные мастерство и авторская выдумка, – являющиеся, по сути, основой любого кинематографического произведения, – не позволяют высоко оценить «Похищенного» в силу его так некстати не сложившегося сюжета. Не сложившегося, по крайней мере, наполовину.

При этом оценить фильм низко тоже нельзя, потому что нечасто встретишь сегодня подобное. Хотя бы и вот эту удивительную отчетливость картинки, так увиденные камерой лица. В общем, со своей эстетской колокольни решил выбрать в плане оценки нечто среднее, но скорее – немножко в плюс.

Оценка: 6 из 10

Еще из просмотренного:

«Слово пацана» – 5,5

«Создатель» – 5

«Три мушкетера: Д’Артаньян» – 4,5