Кино-2023. Прошлые жизни

Продолжаем.

Селин Сон – вторая (наряду с Кордом Джефферсоном) дебютантка, удостоившаяся главной номинации на Оскаре. И это даже в чем-то предсказуемо, учитывая недавний триумф «Паразитов», да и вообще постепенную американизацию корейских режиссеров, создающих некую новую голливудскую прослойку. Среди таковых – и уже упомянутый Пон Джун-хо, а также, например, любимый мной Когонада, чьего уникального в своем роде «Колумбуса» я тоже при просмотре вспоминал. Сходство наблюдается и в отдельных операторских решениях, но главное – в этом уже знакомом смешении стилей, в соприкосновении и взаимопроникновении культур Запада и Востока.

В итоге картинка, да и реалии вроде бы американские, но общий подход к съемке, атмосфера, акценты, ритм – во всем этом ощущаются дух и эстетика Азии. Причем, как мне показалось, не только корейские, но и, скажем, японские, поскольку «Прошлые жизни» то и дело напоминали мне о Рюсукэ Хамагути.

Да, у Селин Сон нет такой чеховской драматургической закваски и философичности европейского кино («Сядь за руль моей машины» в этом смысле – настоящая киножемчужина), но какие-то невольные переклички с «Асако 1 и 2» или «Счастливым часом» японского режиссера все же как будто имеются. Местами же явственно узнавался «Перед закатом» Ричарда Линклейтера, хотя и ситуация, и акценты здесь заметно иные. Зато самый подход – с расставаниями и встречами героев через большие промежутки времени – очень по форме близок.

Но герои трилогии Линклейтера ведут слишком уж насыщенные, слишком по-киношному умные и детальные разговоры, и даже совсем не эмоциональные по менталитету японцы примерно тоже делают у Хамагути. А вот герои корейской постановщицы совсем не такие. Да, ее Нора (как и будущий муж Норы, Артур) – писатели, но и они сами, и все разговоры, и ситуации в этом фильме довольно лаконичны, просты, прозаичны. И все же от прибавления к этому списку «скучны» спасает картину визуал. Прежде всего – истинно восточные, неспешные и плавные движения камеры, немного прохладные, как и картинка, по форме, но мягкие и тонкие в нюансах, в выхватывании и подмечании подробностей, включая, конечно, и природу, вторгающуюся то лучиком закатного солнца между домами, то случайной лужицей, то освежающими островками зелени.

Современному европейскому, а уж тем более – американскому кино, такие вещи не очень-то свойственны (из условных европейцев мне вспоминается только Нури Бильге Джейлан, но и тот – турок, помешанный на Тарковском) и покажутся им, скорее, избыточными, утомительными. Может быть, я несколько и сгущаю краски, выдавая желаемое за действительное, но только в случае работ американских корейцев я так остро ощущал эти аспекты и акценты, являющиеся там чуть ли не центральными.

В любом случае, в «Прошлых жизнях» нетрудно обнаружить массу очень симпатичных визуальных решений, граничащих иногда с вычурностью, но все же воплощенных с простой элегантностью и разнообразием ракурсов (длинные проезды и заходы издалека, взгляд на героев через монитор или окна, то классические, то напряженно-долгие и крупные планы, либо намеренное дистанцирование камеры, желающей как бы сгладить потенциально взрывные по эмоциям моменты). Как пример – блестящее решение «отрезать» мужа главной героини при совместном разговоре в баре, когда незнание языка третьим лицом и без того выкидывает его из интимного пространства воспоминаний и смыслов, в которые с головой погружаются двое.

Если говорить о содержательной стороне фильма, то повествование развивается циклами по двенадцать лет, представляя из себя вспышки то пересекающихся, то расходящихся жизней двух человек, расставшихся еще в далеком детстве. Большая часть информации о героях остается за кадром, либо узнается нами с их же собственных слов, между делом. Так или иначе, для Селин Сон эти вещи вторичны, хотя вполне вероятно, что здесь немало элементов автобиографии (например, постановщице столько же лет, сколько и ее героине в финальной части, а отец Норы, как мы узнаем, – режиссер). Да, с точки зрения цельности и внятности сюжета могут возникать вполне очевидные и справедливые претензии: слишком уж быстро, слишком уж коротко, слишком о многом она здесь умалчивает.

Тем не менее, понятно, что именно в этих недосказанностях – вся красота, весь трагизм, весь накал задуманной истории. Да и нужно ли показывать так много и так много обсуждать, чтобы выразить главное, а уж тем более – невыразимое и в принципе? В этом смысле нежная и временами робкая внимательность к лицам, умение касаться глубинного тактично и легко, словно проводя пальцами по водной глади, умение показывать лишь пустяковые, вечно неловкие и несодержательные разговоры гораздо больше помогают этой задаче.

Причем мастерство здесь именно в том, что все эти главные и невысказанные вещи – они все же с пронзительной остротой проступают, без труда прочитываются и в рассчитанных паузах, и в таких же молчаливых, напряженно-растерянных проходах по улицам, когда двое находятся рядом, в ощутимом присутствии друг друга, – и этого вполне достаточно. И для них, и для нас как зрителей (если только мы зрители вдумчивые, чуткие).

Интересная и драматичная особенность этого фильма в том, что любовь между главными героями – это не любовь, кем-то из них преданная, как и не любовь невзаимная, неразделенная. Это – любовь вообще не состоявшаяся, не родившаяся. В каждой из частей истории и он, и она явно испытывают что-то, явно тянутся друг к другу, но всякий раз сближение, соприкосновение их судеб не случается. Оно как бы все время откладывается, либо в рамках некой негласной договоренности намеренно не проговаривается.

Из страха ли или из понимания, что в этой жизни, в этих обстоятельствах сближение невозможно, – непонятно. Хотя, и действительно, у Норы теперь – муж, налаженный быт, а у Хэ Сона – девушка (правда, там «все сложно») и тоже своя жизнь, причем совершенно в другой стране, в других реалиях, с иным восприятием обязанностей и целей этой жизни.

И накапливающееся к финалу щемящее чувство утраты (хотя как будто бы ничего и не было) выражается самым понятным и естественным образом. Нора, только что проводившая Хэ Сона (он приезжал из Кореи всего на несколько дней, и неизвестно, увидятся ли они когда-нибудь снова), подходит к крыльцу своего дома, где ее ожидает потерянно курящий и не знающий, что делать (и что думать) муж, – и начинает рыдать. Опять же – не скажешь точно, почему, да и к чему это теперь приведет. Но нам, бывшим свидетелями всей истории, объяснений совсем и не нужно. Вряд ли то чувство, что испытывала в этот момент Нора (да и не мог не испытывать и я), вообще поддается выражению. Вряд ли вообще можно сказать, зачем такое случается в жизни и как к этому можно относиться.

Единственный не ключ, не ответ, а некая призрачная надежда, смутное осознание важности происходящего заключаются именно в этих самых «прошлых жизнях», в том, что у корейцев называется «ин-ён» и что героиня определяет одновременно как Провидение и реальность реинкарнаций. В общем, это нечто, что связывает людей за пределами их сознания, их бытия здесь и сейчас, идет ли речь только о прошлом (или определенном количестве разных прошлых) или также о будущем, – главное, что эта связь ощущается, имеет смысл теперь.

И последняя реплика Хэ Сона при расставании с Норой – словно вопрошание: «Что ж, если не в этой жизни, то, может быть, в следующей?». Слишком уж живо ощущение этой связи, слишком уж трудно поверить, что такое чувство может оказаться случайным, никак в этом мире не реализовавшимся.

И вот это одновременно трагическое и дающее надежду ощущение и является самой материей и смыслом всего фильма. И, на самом деле, в моем понимании, кино и должно заниматься, прежде всего, такими вещами, быть вот таким по духу. То есть, быть искусством созерцания. Деликатным и внимательным как к людям, так и к миру вокруг, не опирающимся слишком на слова, но ищущим возможности заложить переживание, откровение, размышление где-то в пространстве между кадров, между соприкасающимися пальцами или взглядами героев, где-то в состоянии момента, уловленного и запечатленного камерой.

И для этого у современного кинематографа имеются все средства, все визуальное и техническое богатство. (Правда, в отличие от надежд, которые питал некогда Андрей Арсеньевич Тарковский, веривший, что кино еще раскроется как искусство в будущем, лично у меня таких надежд уже нет. Прошедшие с тех пор полвека доказали нам ровно обратное, и Ренессанса пока не предвидится).

Конечно, такой вот медитативный восточный подход – не единственный способ затрагивать экзистенциальные проблемы человечества и мироздания, но факт тот, что Западу есть здесь чему поучиться и есть на что обратить внимание. Да, картина Селин Сон местами простоватая, да, умалчивающая, пожалуй, о многом и явно что-то упускающая, но все же для дебютантки, как по мне, – филигранная. И, будем надеяться, – не последняя.

Оценка: 7 из 10

А какие еще не мейнстримные фильмы такого рода вы знаете? То есть, так же сделанные на стыке восточной и западной культур. Те же корейско-американские, например.