Мясо

— Иди за мясом сходи! — карканье жены настигло Олега в соседней комнате, где он смотрел футбол.

— Так мне ж не продадут! — крикнул Олег в ответ, не вставая с дивана. — Лет пять как не продают!

— Блять! Возьми мою карточку! И сходи! — рваные фразы наполнились злобой. — Чё ты как не мужик то! И так нихуя не делаешь!

— Хуя-нихуя, а деньги платят, — тихо пробубнил Олег, поднимаясь с дивана.

Шаркая тапками, он вышел в узкий коридор. Запнулся о трещину в дешёвом линолеуме, сделав её на пару миллиметров шире. Выругался.

«Надо бы заделать. Надо бы весь коридор перестелить» — в очередной раз подумал Олег. Через месяц дырке исполнялся год.

Достав олимпийку из старого, пропахшего покойной старухой шифоньера, он натянул кеды и метнул недовольный взгляд на кухню. К счатью, жены на линии огня не оказалось. Стук ножа чем-то походил на звон печатной машинки: так-так-так-так-так-так — зик.

Овощи с широкого лезвия отправлялись в кастрюлю. Окна покрылись испариной.

Хлопнув дверью, Олег вышел в подъезд. К привычному запаху прохладной сырости примешивался тонкий оттенок мочи. Наверное, опять коты в подвале нагадили.

В кармане оказалась початая пачка сигарет, а в ней ещё и зажигалка — маленький тёмно-синий цилиндрик. Настроение сразу же поднялось.

Олег достал толстую ровную папиросу — прикурил: табак едва слышно зашипел. В полумрак подъезда вырвалось сизое облачко — по телу разлилось спокойствие, приглушив краски, звуки, эмоции. Олег начал спускаться по бетонной лестнице.

Вообще, перед процедурой курить было нельзя — целый год. Но кто увидит-то? В подъезде. А вот выйти на улицу с сигаретой Олег не решился — бросил на первом этаже в разинутую пасть мусоропровода. Не попал.

На улице было тепло. Терракотовые бруски хрущёвок образовывали двор с парой скрипящих качелей, кривыми турниками и остовом ракеты, навечно прикованной к земле. Мальчишки играли в футбол: их крики и матерки ударялись о стены и улетали вверх, в бездонное голубое небо.

Мяч улетел в высокую траву. Скамейки с облупившейся синей краской (и прилипшие к ним бабки), низенькие покосившиеся заборчики, клумбы-шины, асфальтовые проезды и пыльные тропинки, люди, машины, дома тонули в зелени — стройных, чуть поникших берёзах, полнотелых дубах, клёнах, кустах сирени и шиповника, борщевике, репейнике, лопухах, крапиве, одуванчиках и прочей сорной траве. Внезапный порыв ветра заставил растения зашелестеть — Олег будто бы окунулся в свежую воду.

И вдруг ему стало так хорошо. И дело было даже не в сигарете — она лишь подчеркнула нужную тональность момента.

Олег вдохнул прохладный, с привкусом травы, пыли и машинной копоти — и оттого такой вкусный и насыщенный — воздух, который так разительно отличался от мёрзлой, пресной стыли. Он шёл, огибая выбоины, которые обещали заделать вот уже какой год — в одной лишь олимпийке — подставляя лицо солнечным переливам, и пил этот воздух вместе с золотистыми лучами, и ему было так хорошо. Он жив. Он дышит. А остальное, в общем-то, не так уж и важно.

Проходя мимо ветви, нависшей над дорогой, Олег поднял руку и зачем-то сорвал с дерева лист, прямо как в детстве — зелёный, мясистый и сочный. Он бы точно понравился какой-нибудь корове. Последние лет пять Олег и сам напоминал корову: врач сказал, что нужно питаться только овощами, изредка можно курицу — и всё только на пару. А про сигареты и алкоголь стоит и вовсе забыть. Олег предпочёл забить. Не «по жести», кончено — вдруг на анализах «всплывёт». Тогда получится, что всё насмарку — жена денег не получит. Так, иногда покуривал, иногда пиво пил, да и жена нет-нет, да картошку пожарит. Тоже ведь овощи.

С этими мыслями Олег вплыл в мясную лавку: внутри было душно и пахло плотью. Натужено и как-то недобро гудели рефрижераторы, вгоняя в транс — только транс этот вёл не в Шамбалу, а, скорее, вгонял в антинирвану. Убаюкивал коченелые трупы покойников, чтобы их души не пытались выбраться из грудной клетки.

Олег уставился в стеклянный саркофаг: бордовые, с лиловым отливом, торчащими костями и белыми прожилками жира на белых пластиковых подносах лежали куски говядины и свинины.Рядом – немного фарша и пара синюшных куриных тушек. Небольшой выбор. Над прилавком высилась бесформенная туша продавщицы, завёрнутая в белый халат.

«А какое мясо то?» — вдруг подумал Олег. — «Свинину, наверное»

И тут же поморщился: в голове заработала крохотная циркулярная пила, которая начала кроить его череп изнутри — визг этой пилы принимал интонации олеговой жены, складывался в слова и фразы, краткая суть которых сводилась к тому, что Олег мудак и купил не то.

Даже если бы Олег взял и свинину, и говядину (курицу, наверное, не надо — это же курица), жена всё равно была бы недовольна. Ведь он мог не тратить лишние деньги и купить только нужное — если бы он внимательно её слушал, а ты никогда меня не слушаешь, Олег, вечно приходится…

— Можно полкило свинины? — наконец, выдавил Олег.

На лбу появилась липкая испарина.

— Лопатку или шею?

— Лопатку, наверное…

— На кости или без?

— Эээ… Без.

Белый айсберг откололся от прилавка и поплыл к дальней витрине. Двузубой вилкой продавщица подцепила пунцовый шмат, отправила его в черный пакет с золотыми полосами, а затем вернулась и шлепнула сверток на весы. На небольшом табло загорелись угловатые зелёные цифры: 693.

Олег сунул руку в карман: «Блять… Карточку то забыл… Идиот»

Придётся попробовать своей. Олег приложил белый кусок пластика — недолго поразмыслив, терминал брезгливо пискнул: «Отказ».

— Вам мясо-то можно? — настороженно спросила продавщица.

— Да можно, можно! — раздражённо ответил Олег. — Брата карточка, свою дома забыл! Ладно…

Он развернулся и вышел из душной лавки: порыв ветра приятно холодил липкий лоб.

«Блядский пластик» — пособие Олегу начисляли на карту, цифровыми рублями.

У Олега остались обычные, бумажные — он хранил десятитысячную купюру «на память», однако толку от неё было мало. Банкноты нигде не принимали уже лет пять как.

«Пиво купить не можешь, мясо не можешь, сигареты нельзя, блять!» — продолжал закипать Олег. — «Как будто я не могу чужую карту взять и всё купить! Детский сад, блять, клоунада! Лишь бы занозу в задницу вставить»

Порыв ветра немного охладил его пыл — по потному лбу будто бы провели мокрой губкой.

«Кстати о сигаретах» — подумал Олег и осёкся.

К магазину, качаясь, катил полицейский «бобик». Вряд ли он приехал за Олегом, но он всё равно напрягся: «От ментов хорошего не жди. Надо будет — с три короба навесят. Хорошо, если просто посадят…»

Из УАЗика, хлопнув железными дверьми, вывалилось двое постовых. Олег старался не смотреть в их сторону и вести себя максимально непринуждённо.

— Здравия желаю, младший сержант Секачев. Проверка документов.

Выглядели они угрожающе: автоматы, бронежилеты, шлемы… Будто бы продавщицу мясного отдела взял в заложники опасный экстремист.

— Так я это, — Олегу вдруг стало холодно. — В магазин вышел.

— Понятно… Обвалов! Пробей по базе. Тогда имя-фамилию скажите, и год рождения.

— Пашина Олег Олегович, 1995 год.

Сержант взглянул на Олега.

— Так вам же уже 35. Почему процедуру не прошли?

Олегу вдруг стало очень неуютно и страшно. Он знал, что ничего не нарушил, однако мысли эти уверенности не прибавляли.

— Мне разрешили. Врач. Ну в плане, прививки делали. На полгода. В смысле, отвод на полгода дали. Вот.

— Среди уклонистов не числится, — подал голос Обвалов.

Секач глянул на напарника, потом снова перевёл взгляд на Олега:

— Пройдите в машину, пожалуйста.

Ему не хотелось слушаться полицейского, не хотелось никуда лезть, но… Будут ведь последствия.

— Куда? — запротестовал Олег. — Зачем? Отвод же.

Секачев взял его под руку.

— Мужчина, это просто сверка документов. — твёрдо, но без лишнего надрыва сказал сержант. В его голосе не было угрозы, вызова, даже особой требовательности — слова звучали убаюкивающе-спокойно

— Доставим в поликлинику, врач подтвердит и поедете домой.

Смирившись и чуть успокоившись, Олег залез в узкий «стакан», расположенный в огузке УАЗика: упершись плечами в стены, а затылком в потолок, сел на холодную деревянную скамью. Машина, в очередной раз хлопнув металлическими дверьми, тронулась.

К удивлению Олега, внутри камеры было небольшое зарешёченное окошко. Через него он видел затылки младшего сержанта (потолще, с двумя складками) и рядового (похудее, с большой родинкой). Обвалов рулил, Секачев рассматривал голых баб в Инстаграме.

А за лобовым стеклом проплывали пейзажи города — убогие, откровенно говоря. Но подкрашенные бронзовеющим закатным солнцем и пёстрой листвой, они выуживали из памяти самые тёплые воспоминания — лили бальзам ностальгии на беспокойное сердце Олега.

Вот главная площадь с памятником Ленину: здесь Олег всегда встречался с друзьями после техникума — обычно они пили пиво на лавке в парке здесь, неподалёку, а потом шли играть в приставку к Кирюхе. Вот пруд, где он первый раз поцеловал Костылёву: от неё пахло водкой, но Олег всё равно тогда почувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Вот «Бриз» — торговый центр, где он с первой зарплаты купил матери большой букет гвоздик. Мать разозлилась, что он потратил столько денег, но букет взяла: по глазам было видно, что она очень рада.

Олег будто бы вскрыл ларчик со своими воспоминаниями: хрупкими и такими простыми. Да, у него не было чёрного БМВ, который он хотел всю жизнь, да и море он видел только по телевизору. Но разве счастье должно быть обязательно дорогим или далёким? Олегу казалось, что нет. В этот миг Олегу казалось, что те крупинки счастья, что рождаются в каждой человеческой душе — что они все одинаковые, и неважно, благодаря чему они появляются: первому смеху ребёнка или забытой в холодильнике бутылке пива, пятёрке на контрольной или закату на краю мира.

Ямы начали неприятно отбивать ягодицы, городские пейзажи сменились лесополосой — «бобик» выехал на объездную трассу.

— А куда мы едем? — вновь встревожился Олег.

— На комбинат.

Ему вдруг стало тесно и душно в этом «стакане» — он хотел бить ногой в дверь и кричать, но вместо этого начал испуганно тараторить:

— Так ну я же вам говорил, что у меня отвод, что мне рано ещё… Дайте хоть жене напишу!

— Гражданин, успокойтесь, — скучающим тоном, не отрываясь от Инстаграма, ответил сержант. — В поликлинике может быть база неполная. А на комбинате точно полная. Вы не волнуйтесь.

Но Олег волновался. Олег погрузился в липкую, склизкую тревогу, оттереть которую не могли даже слова сержанта. Не завыть прямо в машине Олегу помогал огонёк надежды — он единственный грел его скованную страхом душу.

«А вдруг ошиблись?» — Олег раздувал тлеющий огонёк, как мог. — «Да ну точно. Да и мент же сказал…»

— Скажите, а вы едите мясо?

Сержант отлип от телефона и чуть повернулся к Олегу.

— Конечно ем, — сказал он, обнажив желтоватые клыки.

***

При Комбинате была самая обычная поликлиника: кафель, местами битый, выкрашенные непонятной глянцевой краской стены. Олег сидел в коридоре: мимо проплетались мужчины с опустившимися, отчаявшимися лицами, проходили полицейские, пробегали врачи с недовольными гримасами. Казалось, будто бы медики и сами не хотели здесь быть — но за грехи свои были прикованы к этому месту и не могли его покинуть, а оттого и порхали белыми халатами призраков по больничным катакомбам.

Олег очень волновался. Можно сказать, ему было страшно и очень неуютно. Но что он мог? Убежать? А толку? Всё равно заберут — придут к жене на работу, квартиру перевернут. Да и тем более, денег тогда никаких не видать. Поэтому он отчаянно берёг тот огонёк надежды. У него ведь отвод. По документам. Всё честно.

В полумраке, под потолком вспыхнула лампа: Олег резко вытянулся и схватился за ручку двери. В кабинете за столом сидел сухой врач в белой шапочке и что-то писал. Медик писал — Олег стоял. В какой-то момент в голове Олега начала зреть и пухнуть мысль о том, что он вошёл как-то слишком рано и мешает доктору — лампа ведь вспыхнула так быстро, может он случайно нажал, да и вообще, загоралась ли…

— Чего стоите, — гаркнул врач, не отрываясь от заполнения какой-то формы. — Паспорт.

— Так меня это… С улицы забрали.

— С улицы, —раздражённо повторил врач. — Имя полное, год рождения.

— Пашина Олег Олегович, 1995 года рождения.

Врач начал медленно клацать старой клавиатурой, затем ударил по «энтеру»: машина тяжело запыхтела вентиляторами, но через минуту всё-таки что-то вывела на экран. Доктор нажал ещё пару кнопок — застрекотал принтер.

— Берите и проходите в процедурную, — шапочка протянула ему листок. — Следующий!

— Так мне нельзя же! — отчаянно запротестовал Олег. — У меня прививки! Врач отвод дал! Посмотрите в компьютере! У меня только документы должны проверить, отвод, то есть…

— Слушайте, что вы мне голову моете?! — шапочка, наконец, подняла глаза от стола: Олег увидел узкие прямоугольные очки и огромные синяки под глазами, которые маскировали два злых глазка.

— Пришли — получайте направление! — Но анализы…

— Что анализы? Что вы упираетесь-то? Всё равно подёте! С анализами или без. Через полгода или сейчас — какая разница? Анализы… Непонятно ещё, какие анализы придут! Вы что, думаете, что я не чувствую, как от вас табаком пасёт? Хотите, чтобы я в графе «курение» написал? Чтобы дочь ваша, или кто там у вас, денег не получила?

«Ну без выплат как-то совсем бессмысленно» — подумал Олег. — «Да и, в конце концов, понятно же, что ошибка какая-то».

Выйдя в коридор, Олег поплёлся к процедурной, которая была в самом конце коридора — он шёл медленно, лениво, словно растягивая момент. Головой Олег уже всё понимал, однако всё ещё надеялся. На что? Этого Олег не понимал. Наверное, на то, что всё как-то разрешится само собой, без его участия.

«Не могут ведь так просто — раз, и отправить»

Страшно. Да, страшно. Но а что делать то? Если не слушаться — ещё страшнее будет. Разберутся… ведь разберутся?

Перед процедурной было пусто. Олег толкнул дверь. Попал в белый «квадрат»: помещение, отделанное грязно-белой плиткой, посреди которого стоял железный стол — место одновременно напоминало кабинет патологоанатома и общую душевую.

В углу сидела женщина в голубой форме и тяжелом резиновом фартуке. Олег протянул ей бумажку.

— Раздевайтесь, ложитесь. На живот.

Олег разделся и лёг. Металлический стол был холодным — Олегу казалось, что он лежит на куске льда.

«Толкнуть и бежать?» — скользнула мысль. — «Тетка вроде хлипкая».

Однако Олег знал, что впечатление это обманчивое. Женщина, несмотря на возраст, была сильна — тысячекратно сильнее Олега. Ведь за ней стояла мощь Комбината.

«Разберется… Сейчас-сейчас, в бумагу глянет»

— Руки запрокиньте за поясницу.

Олег запрокинул руки за поясницу. Женщина связала их строительной стяжкой. Лёжа на холодном столе, который постепенно забирал тепло тела, Олег начал думать, что это никакая не ошибка и никто ни в чем разбираться не будет. Что всем — и Олег произнёс, пусть и лишь в душе, эту фразу — похуй.

Мысль эта варилась в его мозговом ликворе недолго: одной рукой женщина придавила олегову голову к столу, второй прижала к олегову затылку что-то холодное и круглое.

«Щёлк»

И все сомнения, страхи, мысли об отводе, воспоминания о вкусном летнем воздухе, о Костылёвой, женой пожаренной картошке, линолеуме и разбитой дороге — все эти мысли вытекли через небольшое отверстие в затылке вместе со струйкой бордовой, густой, пульсирующей крови.

***

В полумраке сверкнуло лезвие: нож, прорезав коричневую корочку, обнажил розоватую плоть. На белой тарелке проявился красноватый полумесяц. Рука вилкой подцепила кусок и отправила его в рот. Рот, немного пожевав мясо, выплюнул его обратно не тарелку.

— Жестковатое, да? — спросил Кирилл Феликсович.

— Да пиздец какой-то, — тихо выругался Геннадий Виссарионович, вытирая белой салфеткой губы. — Подошва.

— Говорят, в этом году все такие. Недокармливали их в детстве что ли?

— Я даже доедать не буду, — Геннадий Виссарионович раздражённо кинул приборы в тарелку.

Серебро недовольно звякнуло, ударившись о фарфор. На звук прибежал официант и согнулся в поклоне.

— Желаете следующее блюдо? — учтиво спросил он.

— Если такой же парашей окажется, то нет, не желаю, — буркнул Геннадий Виссарионович.

— Не, севиче из младенцев хорошее, попробуй.

— Да, мясо мы подаём с сезонными томатами и красной смородиной, — поддакнул официант. Новорождённые свежие, вчера привезли.

— О-о-о, неси! — Геннадий Виссарионович расплылся в улыбке. — Детишек я люблю.

Александр Сорге

https://t.me/sorgassovo

#проза #книги #рассказ