Фольклор против поп-культуры: откуда взялись вампиры

Кто придумал знаменитые вампирские способности, и имеют ли кровососы из массовой культуры какое-то отношение к чудовищам из легенд.

Вампиры — пожалуй, самый многогранный вид нечисти в массовой культуре. В различных фильмах и играх их облик меняется от роя гуманоидных насекомых до утончённых аристократов, выдающих себя за людей. И всё это — переосмысление существ, пришедших в нашу культуру из фольклора почти два столетия назад.

Но осталось ли в современных вампирах хотя бы что-то от их фольклорных «предков», и как писателям, сценаристам и гейм-дизайнерам приходили в голову те или иные идеи о кровососущих чудовищах? «Месяц вампиров» на DTF продолжается.

Традиционно историю вампиров в искусстве отсчитывают от рассказа «Вампир» Джона Полидори, опубликованного в 1819 году. Первые наброски произведения появились в 1816-м — это год вошёл в историю как «Год без лета» или «маленький ледниковый период»: в силу ряда причин средняя температура тогда была крайне низкой.

Кроме экономических проблем, это привело к тому, что европейская аристократия, привыкшая проводить лето на прогулках и в путешествиях, была вынуждена отказаться от обычных развлечений.

Такая судьба постигла, в частности, пятерых друзей, четверо из которых вписали своё имя в историю мировой литературы: Джордж Байрон, Перси и Мэри Шелли, а также врач Джон Полидори. Приехав на отдых в Швейцарию, они почти не выходили на улицу из-за бесконечных дождей, и, чтобы как-то скоротать время, решили устроить конкурс «страшных рассказов».

Рассказ, который выдумали тогда супруги Шелли, позже лёг в основу романа «Франкенштейн или современный Прометей». А набросок, придуманный Байроном, три года спустя завершил Полидори и издал под названием «Вампир». Так несколько холодных вечеров в Швейцарии подарили нам сразу двух легендарных чудовищ.

Рассказ Полидори заслуживает такого пристального внимания потому, что уже в нём была задана вся основа «вампирского мифа». Сюжет прост: молодой английский аристократ Обри знакомится с загадочным лордом Рутвеном. Они какое-то время дружат, а затем отправляются в совместное путешествие, но ссорятся из-за того, что Рутвен соблазняет в Риме молодую девушку.

Обвинив друга в бесчестном поведении, главный герой отплывает в Грецию, где ему рассказывают про вампиров. Поначалу он не верит в легенды, но начинает сомневаться после того, как его подруга-гречанка умирает. Тогда же он снова встречается с Рутвеном, но через несколько дней тот получает смертельную рану в ходе нападения разбойников.

Лорд просит главного героя не разглашать информацию о своей судьбе никому в течение года. Обри клянется, а затем, вернувшись в Англию, сталкивается со всё тем же Рутвеном, который, к тому же, начинает ухаживать за его сестрой. Уже уверенный в том, что его бывший друг — вампир, Обри, тем не менее, верен своему слову.

Ухаживания Рутвена заканчиваются свадьбой, после которой сестра Обри умирает, а сам главный герой сходит с ума. Такая бесхитростная история и стала основой для всей вампирской литературы на многие десятилетия вперёд. Но что именно она взяла из фольклора?

Во-первых, саму идею вампиров, хотя и с сильными отличиями от фольклорного оригинала. Слово «вампир» пришло в Европу из Сербии и Валахии. В начале 18 века современные территории этих стран были отбиты Австрией у турок.

Австрийцы тогда обнаружили, что их новые подданные следуют целому ряду странных обычаев, одним из которых было перезахоронение «подозрительных» мертвецов. Это делалось, чтобы не дать мертвецам вредить живым в качестве «вампира». Из сербского и румынского это слово перешло в немецкий, оттуда — во французский, а затем добралось и до Англии, где его увековечили Байрон и Полидори.

Но кем были «оригинальные» вампиры? В первую очередь, покойниками. Фольклор славян, как северных, так и южных, переполнен образами живых мертвецов. На территории современной России они были известны как «заложные покойники». Таковыми назывались самоубийцы, люди, которые при жизни считались колдунами, некрещённые, а также те, чьё тело не удалось отыскать — утопленники и солдаты, погибшие далеко от дома. А на Балканах таких же мёртвых считали «вампирами». Согласно легендам, они вредили людям — в первую очередь, своим родственникам и соседям.

Но вампиры из фольклора не только пили кровь. В целом, с ними связывали любую беду, в которой можно обвинить нечистую силу. Вампиры сквашивали молоко, насылали болезни, могли утопить человека или сбить его с пути. А в тех случаях, когда они действительно пили кровь, их жертвами в первую очередь становились не очаровательные женщины, а те, кто не мог рассказать об этом: домашние животные или младенцы.

Впрочем, некоторая связь с женским полом и соблазнением у вампиров действительно была, в связи со свадьбой. У большинства народов мира есть поверья, что невеста особенно уязвима для сверхъестественных сил из-за того, что до заключения брака находится в «промежуточном состоянии», между двумя семьями. Поэтому во всём мире существуют сказки о загадочных незнакомцах, которые приходили на свадьбу и пользовались доверчивостью хозяев для того, чтобы похитить или убить невесту. На Балканах это связывали с вампирами.

Нужно понимать, что селяне не имели никакой чёткой теории, регламентирующей, кто является вампиром, а кто нет. Разумеется, существовали очевидные случаи — к примеру, явные самоубийцы. Таких людей с самого начала хоронили с определёнными предосторожностями. Самая необычная из них — положить покойника в гроб лицом вниз, чтобы, пытаясь выбраться, он копал не наружу, а в противоположную сторону.

Но обычно крестьяне действовали, исходя из обстоятельств. Если в их деревне происходила какая-то беда, мор или голод, они начинали своеобразное «расследование», в результате которого быстро вспоминали о том, что тот или иной человек умер подозрительно или имел репутацию колдуна. И уже после этого принимались меры. Именно с этим связано удивление австрийских властей тем, что сербы и румыны не только странно хоронили, но и регулярно эксгумировали своих покойников.

Но как такое существо может превратиться в загадочного английского аристократа, пьющего кровь прекрасных женщин? Во многом это связано с яркостью самого образа. Вампиры — «традиционная» нечисть, вредящая людям, но при этом они сами — бывшие люди, матери, отцы и возлюбленные своих жертв. Мысль о том, что человек может превратиться в монстра, пугает и в какой-то степени завораживает. Но нельзя не учитывать и обстоятельства, при которых был написан рассказ Полидори.

На дворе был 19 век, эпоха романтизма. Интеллектуалы и творческие люди по всей Европе были одержимы фольклором — его противопоставляли холодной рациональности и скуке «развитого мира». При этом настоящий народный фольклор, грубый и погружённый в реалии жизни простых крестьян, приукрашивали, делали более интересным и возвышенным — романтизировали.

Именно это случилось с вампирами. Байрон и Полидори просто взяли самый яркий элемент оригинальных историй, мотив жажды крови и связи с красивой женщиной, и выстроили вокруг этого собственный сюжет. Характерно, что в рассказе даже отражена идея особой уязвимости невесты, хотя и на свой лад. При этом, лорд Рутвен имеет больше общего с романтическими злодеями своей эпохи, чем, собственно, с фольклорным прообразом.

Так или иначе, коротенький рассказ Полидори быстро стал популярен, спровоцировав настоящую одержимость образом вампира. Его пересказывали, про лорда Рутвена ставили оперы, а главное — всё новые и новые писатели пробовали свои силы в этой области.

Наиболее значимыми из написанных в тот период произведений стала повесть Джозефа Шеридана Ле Фаню «Кармилла» и, уже ближе к концу столетия, «Дракула» Брэма Стокера.

Сейчас «Кармилла» выглядит как не слишком примечательный готический рассказ. Юная аристократка, живущая в загородном поместье, случайно знакомится с загадочной и своевольной гостьей — Кармиллой. Та долго спит, не любит религиозную атрибутику и время от времени проявляет неожиданную жестокость.

В итоге выясняется, что Кармилла — это давняя хозяйка усадьбы, где происходит действие, уже убившая нескольких девушек в окрестностях и постепенно пьющая кровь главной героини. Всё заканчивается сравнительно хорошо: Кармилла погибает, а главная героиня отправляется в путешествие, чтобы подлечить нервы.

Подлинная значимость рассказа в том, что с него начинается история связи между образом вампира и гомосексуальностью. Именно Кармилла — далёкий предок «вампирш-лесбиянок» из одноимённого фильма и множества подобных героев. Хотя современному читателю описания отношений героини и Кармиллы покажутся невинными, для своего времени они смотрелись достаточно вольно, так же, как и вышедший двумя десятилетиями позже «Дракула».

Эта связь между вампирами и гомосексуальностью стала основой для идеи, укрепившийся уже в «Дракуле», а именно отождествления вампиров со всякими «другими»: сексуальными меньшинствами, иностранцами, представителями субкультур. Образ вампиров как «монстров, прячущихся среди нас», заданный ещё Полидори, подходил для этого идеально. Зачастую авторы даже не задумывались о каком-то политическом подтексте своей работы. Им просто казалось, что изобразить вампира странным подростком или гостем из экзотической страны (например, Румынии) — правильно.

А уже в последние десятилетия произведения вроде «Настоящей крови» осознанно связывают вампиров с разными меньшинствами, используя этот образ, чтобы поговорить о проблемах дискриминации и конфликтов в обществе. Всё это восходит к переосмыслению повести Ле Фаню и романа Стокера.

Но если с «Кармиллой» всё более-менее понятно, то главная заслуга «Дракулы» в другом. Стокер смог упорядочить и популяризовать целый «арсенал» слабостей и способностей вампиров. Именно с него начинается традиция наделения этих существ какими-то явными силами и уязвимостями.

Лорд Рутвен был бессмертен, но мы ничего не знаем о том, насколько. Кармиллу религиозные символы скорее злили, чем причиняли ей боль. Но Дракула у Стокера был подробно описан. При этом, сам автор следовал ещё традициям Полидори: брал какие-то мотивы из фольклора и делал их более понятными и подходящими своему кругу.

Типичный пример — ситуация с чесноком. На Балканах, да и не только, чеснок использовался как амулет от нечистой силы, без особой привязки именно к вампирам. Как и многие другие пахучие субстанции, его наделяли колдовскими способностями, в частности, растирали чесноком дверные косяки и замочные скважины для защиты дома. Стокеру эта идея показалась слишком приземлённой, и он заменил головку чеснока цветами этого растения, которые и используются в романе.

Впрочем, в массовой культуре чеснок прижился не очень хорошо. В экранизациях и продолжениях «Дракулы» авторы сохраняли цветы, но потом об этом забыли. В 70-е растение применяли против вампиров в многочисленных «фильмах категории Б». Ещё десятилетием позже, в 80-е годы, чеснок стал скорее поводом для шуток, строящихся на том, что, в отличие от всех остальных методов, он не работает или же работает слишком хорошо.

Наконец, в 90-е, по мере того, как образ вампиров становился всё более готическим и романтичным, а сами существа всё чаще выступали в роли протагонистов, такой «народный» способ защиты от них стал просто неуместен. Вампиры неуязвимы к чесноку даже в таком последовательном трэше, как «От Заката до рассвета» Роберта Родригеса.

Сейчас чеснок, как правило, используют либо в том случае, если автору хочется ввести в свою работу комедийный элемент, как в Monster High, либо когда необходимо подчеркнуть связь мира произведения с фольклором, как в фэнтезийном Warhammer.

Другие средства защиты от вампиров вроде креста и прочих религиозных оберегов прижились лучше. Они фигурировали и у Стокера, и у ле Фаню. Христианская атрибутика пришла в эти тексты по нескольким причинам. С одной стороны, она, очевидно, восходит к фольклору. В любой религии всегда существует народная традиция, уделяющая большое внимание материальным объектам веры. Использование креста, облаток для причастия или камешка из какого-то святого места в качестве талисмана и оберега — практика, существующая и сейчас, а тем более распространённая в 18-19 веках.

Но, в отличие от чеснока, крест у этих писателей имел содержательное значение, касавшееся самой природы вампиров. Соблазняя чужих жён или незамужних девушек, вступая в отношения с представительницами собственного пола, они выступали как разрушители строгой пуританской морали, принятой в Великобритании 19 века.

В этом смысле крест изгонял вампиров в силу противостояния между чудовищами и религией. Этот конфликт был развит и закреплён в кино и играх, где вампиры часто выступают как противники Бога, а их происхождение возводится к известным грешникам вроде Иуды или Каина.

Ещё популярнее стал деревянный кол. Как и чеснок, он восходит к реальным балканским обычаям. Правда, для крестьян, протыкавших кольями трупы, речь шла не о каком-то магическом ритуале, а просто о способе убедиться, что теперь человек окончательно умер. По этой же причине потенциальным вампирам часто отрубали голову и хоронили её отдельно от тела, как и был убит Дракула в оригинальном романе.

Сам акт вбивания куска дерева в сердце трупа произвёл на людей из Западной Европы сильное впечатление. Это было единственной «слабостью» вампиров, упомянутой в «Кармилле», а у Стокера этот метод был применён против Люси, английской аристократки, превращенной в вампира в ходе действия романа.

Но подлинная популярность пришла к этому оружию позже, по мере того, как произведения про вампиров всё дальше уходили от жанра ужасов в сторону боевиков. Сейчас в некоторых фильмах вроде «Воинов света» кол — практически единственное средство борьбы с вампирами, наряду с солнечным светом.

Любопытно, что традиция кола именно из осины уникальна для русскоязычных любителей вампиров. В оригинальном романе «Дракула» ван Хельсинг советовал использовать в качестве материала белый дуб, а в большинстве произведений, где кол используется, вопрос материала вообще не затрагивается.

Скорее всего, популярность осины связана с рассказом «Упырь» Алексея Толстого, где осиновый кол упоминается как надёжное средство борьбы с нечистью. Сам рассказ был чем-то средним между ответом и пародией на произведения о вампирах, популярные в Европе, и не стал известен за пределами России.

Толстой, в свою очередь, мог заимствовать идею осинового кола из народных традиций. Осина считается колдовским деревом во многих культурах. На ней, согласно поверьям, повесился Иуда, и из неё же был сделан крест Иисуса, а осиновые обереги используются для того, что отводить от себя колдовство.

Ещё один важный момент, введённый Стокером — у вампиров нет тени и отражения в зеркале. Само по себе отсутствие тени — старый фольклорный способ понять, что перед вами чудовище. Отсутствие тени — это символ отсутствия души, общей «ущербности» сверхъестественного существа по сравнению с нормальным человеком. А вот до того, что у вампиров нет отражения, Стокер дошёл самостоятельно, возможно, экстраполировав отсутствие тени на современные ему реалии.

Нужно отметить, что идея обнаружения нечисти с помощью отражения присутствует, в частности, в китайском фольклоре. Но в «Дракуле» это, скорее всего, выдумка автора, а не заимствование.

У обеих особенностей вампиров непростая судьба, но хуже всего пришлось отсутствию тени. Уже в фильме «Носферату» 1922 года режиссёр Фридрих Мурнау сосредоточил особое внимание именно на тени графа Орлока, подчёркивая этим «тёмную» природу героя. Так он перечеркнул наследие Стокера, и в дальнейшем эта черта вампиров практически не упоминалась в культуре.

А вот отражения вампиры были лишены долгие годы. Всё изменила Энн Райс в своих «Вампирских хрониках». Писательнице, которой мы обязаны превращением вампиров из чудовищ в главных героев, не понравилось то, что они не могут увидеть себя со стороны, так что она просто отвергла саму концепцию.

В дальнейшем разные авторы следуют подходу то Райс, то Стокера. А в случае Vampire: The Masquerade создатели системы доверили решение игроку, сделав отсутствие отражения слабостью конкретного клана.

Наконец, Стокер ввёл связь между вампирами и определённым временем суток. Любопытно, что в его книге Дракула мог спокойно действовать днём, а периодом его уязвимости были только сумерки, из-за чего охота на вампира и оказывалась столь трудной. Впрочем, днём он был слабее. В более поздних произведениях авторы упростили эту систему, придумав, что вампиры существуют по ночам, а днём вынуждены спать в своих убежищах.

Идею того, что вампир какое-то время проводит в гробу Стокер взял из фольклора, скомпилировав разные страшные истории в цельную схему. Для людей, которые в вампиров верили, на первом месте была не какая-то отвлечённая теория, а конкретные байки. В этих историях присутствовало два элемента: вскрытие могилы, где лежал труп вампира, и его появление среди живых.

Как и положено нежити, вампир появлялся в особое время — в сумерках, в полночь, сразу после захода солнца и так далее. Но победить его можно, только вскрыв его гроб и обнаружив тело. В каких-то историях фигурировал лишь один из этих элементов, в каких-то — оба. Но Стокер, описывая вампиров, объединил концепции: часть суток вампир спит в уютном гробу, окружив себя родной землёй, а другую часть суток действует.

Фольклорные корни этой идеи в том, что Дракула, строго говоря, не получает никакого вреда от солнечного света. Солнце в произведении — лишь средство измерения времени, разделения периодов, когда монстр активен, и моментов, когда он — просто мертвец.

У последующих авторов и даже в экранизациях «Дракулы» солнечный свет стал основной проблемой. Уже сейчас во множестве произведений искусства, например, в «Другом мире», вампирам в меньшей степени нужно спать днём, их основная проблема — именно ожоги. В «Блэйде» их можно ранить даже искусственными аналогами солнечного света.

Есть и промежуточный вариант. Например, Vampire: The Masquerade вновь комбинирует оба подхода: вампиры там спят днём, как убитые, но при этом горят на солнце, из-за чего для них так важно не раскрывать потенциальным врагам местонахождение своего убежища.

Но за что мы точно должны поблагодарить Стокера, так это за вампирские силы. Именно он тщательно изучил фольклор, а затем вывел общую идею, какими именно способностями обладают чудовища.

И фольклор, и более старые авторы наделяли вампиров нечеловеческими возможностями для того, чтобы лишний раз напугать читателей и слушателей. Рутвен умер — но оказался жив, Кармилла выглядела как 16-летняя девушка, но проявила поразительную силу в схватке.

Вампиров снова и снова изображали как нечто нечеловеческое, нарушающее наши представления о нормальном, а потому страшное. Стокер ввёл мотив ясных «способностей»: конкретных возможностей, которые могут быть описаны и, строго говоря, приведены в романе отдельным списком.

В первую очередь, он окончательно утвердил непростые отношения вампира со смертью. Убить вампиров было непросто и в фольклоре, но не потому, что их не брали пули. Подразумевалось, что чудовища вообще не появлялись там, где им могут дать отпор, поэтому для победы над ними и требовалось найти могилу и провести ритуал перезахоронения. Стокер однозначно разъясняет: убить вампира можно только определёнными способами, а простое оружие, в первую очередь — револьвер, просто не причинит ему вреда.

Кроме неуязвимости, Стокер наделил Дракулу множеством других способностей. Общий подход был тем же, что и со слабостями: писатель брал какие-то фольклорные детали и выводил из них принцип. Так он поступил, в частности, со сверхъестественной силой и скоростью.

В фольклоре вампиры, как вообще любая нечисть, могли демонстрировать громадную силу, не сочетающуюся с внешним обликом. Так, молодые девушки могли одолеть взрослого мужчину, а один вампир мог выполнить за несколько часов работу, которая потребовала бы целого дня у простого человека.

Примерно так же традиционное поверье, что нежить и колдуны могут превращаться в разных «нечистых животных» или иметь помощников вроде крыс, змей, летучих мышей и волков, превратилось в умение их контролировать.

С погодой случилось то же самое. Для романтических авторов или фольклорных рассказчиков гроза или туман, упоминаемые в таких историях, были скорее знаками судьбы, предвещающими явление чудовища. Но рациональный Стокер не хотел вводить подобные мотивы в своё произведение — и просто наделил Дракулу умением сознательно управлять погодой или превращаться в туман.

В дальнейшем все эти силы стали частью обычного вампирского «арсенала», восходя к фольклору именно через Стокера. Правда, наиболее странные из них после Энн Райс и её вампиров, превратившихся из загадочных чудовищ в человечных персонажей, стали менее востребованы.

А вот способности к контролю над разумом, которая кажется нам сейчас такой привычной чертой вампиров, у стокеровского Дракулы не было. Причины для этого просты — её не было и в оригинальном фольклоре. Всё же вампиры там были более простыми персонажами.

Впрочем, у Стокера были некоторые намёки, связанные со всё тем же викторианским морализмом. Женщины, чью кровь Дракула пил, частично подпадали под его контроль, устанавливая ментальную связь с вампиром. Намёк вполне прозрачный — пуская в свою жизнь мужчину, благородная барышня не может легко избавиться от последствий своей ошибки. С другой стороны, Дракула обладал особой связью с сумасшедшим Рэнфилдом, которым мог манипулировать.

Полноценным гипнозом вампиры овладели уже в более поздних произведениях, в частности, экранизациях романа Стокера, уделявших больше внимания отношениям Рэнфилда и Дракулы. Источником вдохновения для этого послужил культовый в своё время фильм ужасов «Кабинет доктора Калигари» (1920), в котором не было вампиров, но который полностью строился вокруг мотива гипноза, введя моду на использование этого приёма.

Со Стокером связана и идея размножения вампиров через укус. Хотя с фольклором здесь связь непростая: с одной стороны, везде, где о вампирах рассказывали легенды, существовало представление о том, что в случае эпидемии или войны в какой-то местности может появиться сразу множество чудовищ. В конце концов, вампир — результат дурной смерти, а она может забирать людей не по одному, а целыми семьями. Истории о том, что умерший от укуса вампира сам становится живым мертвецом, были достаточно редки, но всё же встречались.

Но Стокер заметил в самой идее вампира страх человека перед тем, что его близкий превратится в монстра, и развил этот фольклорный мотив. При этом, он сразу был вынужден решать проблему «эпидемии вампиризма»: если жертвы становятся вампирами, то почему весь мир ещё не заполнен этими тварями?

Писатель разрешил этот вопрос через мотив «любовника/любовницы вампира». Согласно «Дракуле», а также рассказу писателя на ту же тему, человек, «выпитый» вампиром сразу, умирает окончательно. Проклятье распространяется только на тех, чью кровь вампир пьёт постепенно.

Такой сюжет, в котором вампир последовательно изводит одного и того же человека, медленно питаясь его кровью, был популярен в фольклоре. Порой его использовали для объяснения различных заболеваний. Позже он появился в «Кармилле», у Стокера и в целом ряде фильмов и книг середины 20 века. Оттуда же пошёл стереотип о поиске «кровавых отметин» на шее бывшей жертвы. Но в последние десятилетия он постепенно сходит на нет, чаще встречаясь в пародиях вроде эпизода «Баффи», строящегося на прямых отсылках к мифологии «Дракулы» Брэма Стокера.

Самое интересное, что можно понять, разбираясь в «Дракуле» — творчески мы до сих пор не так уж далеко от него ушли. Да, вампиры чрезвычайно разнообразны, но все они, от живущих ульями тварей из «Пастыря» до угнетаемого меньшинства из «Дневников вампира», по-прежнему завязаны на одних и тех же образах, введённых ещё Стокером. Какие-то из них убирают, какие-то переосмысляют, но принципиально ничего не меняется.

Кол, крест и святая вода, солнце и чеснок — всё это составляет костяк образа вампиров. Так же, как сверхъестественная сила и скорость, умение управлять животными, превращаться в них, а затем и получать какие-то отдельные их черты вроде когтей или звериных глаз. Через Стокера эти элементы уходят в фольклор Восточной Европы. Фактически, эти черты вампиров стали самостоятельной частью уже нашей массовой мифологии, не нуждающейся в каких-то фольклорных прототипах.

Но в погоне за новыми решениями отдельные авторы часто пытаются расширить поднадоевший набор вампирских сил и слабостей. В такие моменты вспоминают и о фольклоре, пытаясь найти там источники вдохновения.

Хотя мы привыкли считать серебро одним из основных средств для победы над вампиром, эта идея достаточно нетипична. Крестьяне в Сербии и Румынии не использовали серебро в качестве оберега, хотя бы по экономическим соображениям. Впрочем, определённая связь между этим металлом и защитой от злых сил всё же была: нательные кресты часто делались именно из него. Серебро не так дорого, как золото, а ещё не ржавеет — это позволяло создать семейную реликвию, переходящую из поколения в поколение, и не разориться.

Это же свойство серебра, неуязвимость к ржавчине, привело к тому, что в других регионах вокруг него действительно возник комплекс мифов. В первую очередь, речь шла о серебряных пулях. Например, именно такие использовал охотник Антуан Шастель в середине 18 века, чтобы уничтожить Зверя из Жеводана — знаменитого волка-людоеда, чьи вполне реальные нападения стали прообразом для множества легенд об оборотнях. А в сказке братьев Гримм «Два брата» серебряной пулей сразили непобедимую ведьму.

Именно через оборотней мотив серебра как средства защиты от нечисти пришёл в кино. Трость с серебряным набалдашником играет большую роль в фильме «Человек-волк» 1941 года, а в фильме «Лондонский оборотень» (1935) серебро упоминалось как средство борьбы с этими существами. То был период, когда отдельные истории про оборотней, вампиров и других подобных монстров часто смешивались — так у зрителей возникло ощущение, что металл служит защитой от всего зла вообще.

Но против вампиров серебро впервые было использовано только в картине «Дракула, год 1972». Это была часть длинной серии фильмов ужасов от студии Hammer. Пытаясь как-то объяснить, что Дракула возвращается снова и снова, сценаристы постоянно усложняли убийство легендарного вампира, а в этом фильме придумали, что для победы над монстром нужен нож из серебра.

Впрочем, по-настоящему серебро как средство борьбы с вампирами популяризовали комиксы про Блейда, которые начали выходить в 1973 году. Невероятно крутому герою нужно было какое-то оружие, удобное для применения в открытом бою.

Колья и прочий арсенал классического охотника для этого не подходили, так что авторы вооружили персонажа серебряными ножами. С тех пор серебро стало верным способом сделать противостояние с вампиром более зрелищным. Кроме Блэйда, серебряным оружием сражается Селин (главная героиня «Другого мира») и, конечно, Геральт из Ривии, который применяет его в том числе и против вампиров.

Идея того, что гибрид человека и вампира будет сражаться с нежитью, кажется исключительно современной. Но, как ни парадоксально, у неё есть конкретные фольклорные основания. Само слово «дампир» пришло также с Балкан — в первую очередь, истории о полулюдях-полувампирах рассказывали в Албании и Болгарии.

У этих народов сами вампиры воспринимались скорее как злые духи, а не бродячие мертвецы. Было распространена мысль о том, что они невидимы. Но дампиры, в силу своего особого происхождения, способны видеть зловредную нежить и защищать от неё соседей.

Существовали и способы отличить дампира от человека, напоминающие средства, которыми английские крестьяне определяли «подменышей». У ребёнка-дампира должна была быть особенно густая и растрёпанная шевелюра, он мог казаться «грязным», или иметь нос, уши и зубы большего размера, чем нужно. Как и в случае с вампирами, никакой цельной теории или ясного протокола поведения не существовало. Иногда такому ребёнку позволяли нормально жить, иногда от него отказывались, а иногда вспоминали о его особенностях только в случае какой-то беды.

Правда, в современную вампирскую мифологию дампиры проникли почти что «контрабандой». Ключевую роль тут сыграл всё тот же Блэйд. Этот герой не является полноценным дампиром: его способности получеловека-полувампира отчасти связаны с тем, что его мать была атакована вампиром незадолго до его рождения.

Позже его кровь выпил Морбиус, «живой вампир», фактически мутировавший в летучую мышь, и это дало Блейду сверхъестественные способности. При этом авторы вдохновлялись скорее не фольклором, а образом Мины Харкер из «Дракулы», чью мистическую связь с графом, созданную благодаря его укусу, всё усиливали и усиливали в экранизациях.

Идея дампира появилась до того, как обнаружили само это слово. По-настоящему понятие прижилось уже в японской культуре. Так дампиром является охотник на вампиров Ди и некоторые члены династии Бальмонтов из вселенной Castlevania. Японцам, очевидно, пришлись по душе загадочные мрачные герои, запертые меж двух миров, как и специальное название для них. А уже с Востока дампиры вернулись обратно к европейским читателям, зрителям и игрокам.

Вампиры настолько ограничены идеями Стокера не потому, что у авторов нет фантазии, а потому, что мы сами всегда не узнаём вампиров, если их подают как-то нестандартно. Стрыга из саги о Ведьмаке — хороший пример того, как можно взять те же легенды, на которых основывались Байрон и Стокер, и повернуть их иначе. Но для современного читателя и игрока, она — не вампир, а просто «монстр».

Даже тогда, когда название и некоторые черты вампиров берутся из новых культур (например, арабской или китайской), мы всё равно ищем там знакомые элементы, чтобы сказать «это – вампир». Их мы находим, к примеру, в Восточных вампирах из того же Vampire: The Masquerade. Но не замечаем в «прыгучих мертвецах» из китайского фольклора и его экранизаций, которые остаются для нас просто историями об эксцентричных зомби.

Если бы вампиры были ближе к своим фольклорным корням, они вряд ли стали бы так популярны. Нам интересны истории про что-то, что актуально для нашей собственной жизни, здесь и сейчас. И вампиры в том виде, в котором их изобразил Стокер, по какой-то причине затронули души людей и удерживают их внимание уже много десятков лет.

#истории #месяцвампиров #золотойфонд #long