Как связаны Питер Пэн, Лавкрафт и Средиземье?

Небольшой экскурс по литературным отсылкам. Рассказываю, что общего между мифологией Толкина и Лавкрафта, кем вдохновлялся Брэм Стокер и как со всем этим связан мальчик, который не хотел взрослеть.

В конце апреля вышел фильм Дэвида Лоури «Питер Пэн и Венди» — очередная попытка экранизировать классическую повесть Джеймса Барри (и не самая удачная). Лоури, зарекомендовавший себя фэнтезийными картинами с, так скажем, альтернативным подходом к знакомым архетипам («Пит и его дракон», «Зеленый рыцарь») попытался приземлить историю мальчика, который не хотел взрослеть, и уделить больше внимания судьбе Венди — девочке, который повзрослеть все-таки придется.

Результат получился… странным, но сегодня не о нем. Мой совет — лучше откройте оригинальную повесть в единственно правильном переводе Нины Демуровой (в котором есть эпизод, где капитан насаживает одного из детей на свой крюк и использует в качестве живого щита). Если что, на Arzamas есть классный материал об истории создания самой повести с кучей интересных деталей.

Я же заинтересовался образом Пана — древнегреческим богом дикой природы и пастухов с аркадийскими корнями, одним из самых таинственных и запутанных образов древней мифологии, который стал одной из составных частей самого Питера Пэна. Почему же Пан особенный? Достаточно сказать, что Пан — практически единственный греческий бог, у которого известна дата смерти (14–37 гг. н. э.). Философы XIX-XX веков, активно взявшиеся за исследование Пана в силу увлечения романтической традицией, утверждали, что его смерть связана с появлением Иисуса Христа, и с ней на смену мифологии пришла теология, то есть кардинально сменилась религиозная картина мира.

Как он связан с персонажем повести Джеймса Барри? Пан — животная часть Питера Пэна, сопротивляющаяся не только взрослению физическому, но и психологическому. Пан олицетворяет собой непринятие современной цивилизации и влияния воспитания, условное желание вечно играть в лесу в костюме из листьев и не думать о завтрашнем дне, образовании и культурном развитии.

Скорее всего вы знаете, что «Питер Пэн и Венди» — не единственная история Барри о мальчике без родителей. В «Питер Пэн в Кенсингтонских садах», ранней истории о Пэне, есть эпизод, где Питер Пэн играет на… флейте пана феям и едет на козе.

А еще философы и историки так и не пришли к единому мнению, кто же его родители. Его отцами называли едва ли не всех древнегреческих богов — и Зевса, и Аполлона, и Гермеса, и других. Кто-то же приравнивает имя Пана (Πάν) к греческому слову «все» (πᾶν), говоря, что его родители — все и никто одновременно. И это одна из причин, почему бог без родителей дал имя мальчику, который не хотел взрослеть.

Пан мелькает не только в «Питере Пэне», но и в другой классике — от «Эндимиона» Джона Китса до «Ветра в ивах», Кеннета Грэма. А в XX веке Пан, как символ дохристианских представлений о сексуальности, силами эзотериков внезапно стал популярным как неоязыческий образ Сатаны. Его козлиные ноги и рога подошли для этого как нельзя лучше.

Повесть «Великий бог Пан» (1894) Артура Мейчена — один из самых известных ранних представителей жанра ужасов и, пожалуй, наиболее значительное и крупное появление бога Пана. Мейчен, увлекающийся оккультизмом, написал первую главу повести под впечатлением от посещения уэльского языческого храма. Сама история начинается с врача-экспериментатора, который проводит операцию на мозге юной девушки с целью освободить сознание от шор и заставить увидеть ее первозданный сверхъестественный мир. Что-то она действительно видит — и сходит с ума. Дальше начинаются обрывки воспоминаний разных людей о некой таинственной женщине, которую видят то тут, то там, и везде она приносит с собой оргии, греховную разнузданность и загадочные смерти.

Для конца XIX века повесть оказалась слишком смелой из-за поднимаемых вопросов сексуальности и «болезненности» описываемых образов. Аудитория и критики оказались слегка не готовы к двусмысленности некоторых эпизодов с участием несовершеннолетних, пусть и описаны они были очень завуалированно (скорее всего, это и возбуждало воображение критиков).

Оскар Уайльд высоко оценил повесть, однако даже он написал, что «книги Мейчена представляют собой опасную угрозу для всей британской общественности и что они разрушат здравомыслие и мораль читателей». «Великий бог Пан» подорвал репутацию Мейчена как серьезного автора и лишь несколько десятилетий спустя вошел в канон лучших произведений в жанре ужасов, когда эта традиция, собственно сформировалась.

Не буду томить: кельтским божеством, в 20 веке названном Ноденс. Артур Мейчен в детстве посетил руины храма в Кервенте (Уэльс), который, как он считал, был посвящен именно Ноденсу, кельтскому богу-целителю. Таинственные руины запомнились ему на всю жизнь и в «Великого бога Пана» он добавил отсылку к Ноденсу, который там именуется Богом Великих Глубин.

В свою очередь у Говарда Лавкрафта (который запомнил это имя, прочтя повесть Мейчена) Ноденс впервые появляется в повести 1926 года «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Там он — владыка Бездны и повелитель Ночных призраков. Впоследствии он появится у Лавкрафта еще раз.

Дж. Р. Р. Толкин столкнется с Ноденсом, посетив в 1929 году его святилище в парке Лидни (Глостершир). Заинтересовавшись этимологией его имени, он проследит имя Ноденса вплоть до Нуаду Аргетлама — короля и предводителя богов в мифологии ирландских кельтов. У Нуаду, кстати, была серебряная рука. Холм же под святилищем Ноденса был усеян туннелями и чугунными рудниками. У этого места в парке Лидни есть еще одно название: «Гномий холм» (потому что местные жители, после ухода отсюда Римской империи, верили, что рудники вырыли гномы).

В голове Толкина соединились все эти факты и, как утверждает главный исследователь творчества писателя Томас Шиппи, объединив бога-героя, кольцо, гномов и серебряную руку, Толкин явил на свет изрядную часть мифологии Средиземья. Кстати, как переводится имя великого кузнеца Келебримбора, выковавшего Кольца Власти, с эльфийского? Правильно, Серебряная рука.

Сейчас читать «Великого бога Пана» не то, чтобы интересно. В нем нет мистики По, нет детективной составляющей Конан Дойля, а фирменная фишка «говорить об ужасах, но не показывать их», которую потом возьмет на карандаш Лавкрафт, здесь скорее раздражает — потому что у Мейчена не сформировано никакой общей мифологии и мы не можем даже смутно представить, что нас должно ожидать — щупальца или горящие демоны, мертвецы или духи?

Сексизм Мейчена, не бравшийся во внимание сто лет назад по понятным причинам, сегодня тоже осложняет признание «Пана» — главной «злодейке» истории, таинственной женщине, известной под несколькими именами, вовсе не дается голоса. Это просто коварная распутная женщина-дьяволица, у которой нет и шанса объяснить свои действия.

Еще одним минусом я бы назвал нарушенную структуру истории — первая и последняя главы об одном, середина — о другом. Формально они связаны друг с другом, но из них легко получится и две совершенно разные истории. Это объяснимо — Мейчен написал первую главу как отдельный рассказ, затем расширил его другим сюжетом и превратил в повесть, которая долгое время пролежала незаконченной. Концовка же была написана им за один вечер в порыве безумного вдохновения.

Несмотря на не самые лучшие литературные качества, «Великий бог Пан» остается влиятельной вещью на стыке научной-фантастики и готических ужасов, которые заложат основу для жанра фэнтези. Структуру повести Лавкрафт потом частично использует в «Зове Ктулху», а «Черная печать» Мейчена повлияет на Лавкрафта тематически.

Брэм Стокер в «Дракуле» оставит множество отсылок на «Великого бога Пана». Во-первых, две истории объединяет вступительный эпизод, изображающий испуганного англичанина в неанглийской обстановке. В основе сюжета и там, и там — множество, казалось бы, не связанных между собой событий, а затем — открытие, что все они на самом деле инспирированы одним злобным и сверхъестественным разумом. Наконец, идея, что рациональному английскому обществу, гигантской метрополии угрожает иррациональное и архаичное зло.

Стивен Кинг назовет «Пана» «одной из лучших историй ужасов из когда-либо написанных» (и едва ли не перепишет в своем романе «Возрождение»), а Питер Страуб всю жизнь будет вдохновляться именно произведениями Мейчена.

Мой любимый дель Торо использует образ Пана в «Лабиринте Фавна», основываясь на описании Мейчена, а не на милом фавне Клайва Льюиса в «Хрониках Нарнии». А как звали эльфийского принца в фильме дель Торо «Хеллбой 2: Золотая армия?». Ответ: Нуада. Круг замкнулся.

Этот материал — расширенный текст из того, что я пишу у себя на канале. Еще там есть переводы эссе Джина Вулфа, советы о книгах, сериалах и фильмах.