В ожидании Монро: о «Les filles de Monroe» Антуана Володина

Пятого января будет опубликована последняя книга за подписью самопровозглашенного глашатая постэкзотизма Антуана Володина — чем не повод прочесть и рассказать о его предыдущем романе «Дочери Монро», в котором уже привычные мотивы обретают неожиданные интонации.

На ДТФ уже писали об уникальной фигуре главного шамана французской литературы Антуана Володина и его писательском проекте. Объемную статью пользователя Asap Modernian рекомендуется прочесть для развития читательского кругозора и понимания основных идей постэкзотической литературы, создаваемой Антуном Володиным и его гетеронимами. Там же можно найти список переведенных на русских язык книг. Ниже пойдет речь о романе, который на данный момент доступен только на французском языке.

В творчестве Антуана Володина, которое совсем не сразу стало цельным жанровым проектом, каждую книгу можно поместить на координатную плоскость, где осью абсцисс будет создание уникального постапокалиптического мира, сочетающего в себе тибетскую мифологию, партийную диктатуру, лагеря, шаманов и смутно очерченные последствия радиоактивной катастрофы; ординатой же — характерный для французской авангардной литературы повышенный интерес к процессам письма и чтения, принимающий у Володина форму саморефлексивной писательской деятельности постэкзотических авторов. Роман Дочери Монро (или Девушки Монро), любопытен тем, что «писательская» координата в нем находится на нуле, зато фантастическая заходит куда-то в область лавкрафтианских вторжений из иных миров. Что не очень удивительно — если верить роману Писатели, во вселенной Володина Некрономикон вполне реален и читаем.

В Дочерях Монро Володин убирает с повествования явный постэкзотический налет, но основа все та же. Как и в структуре книги, выстроенной на числах из Бардо Тхёдол (семь глав, сорок девять частей, список на триста сорок три позиции в конце романа), так и в общих чертах сеттинга. Любой читавший писателя (особенно Дондога или произведения за подписью Лутца Бассмана) в Дочерях Монро сразу узнает знакомый мрак, уравнивающий реальность и кошмары, и разлитое в нем фирменное смердящее зловоние. Эту вонь улавливает и единственный ярко-выраженный рассказчик Бретон, обладающий помимо говорящей фамилии и выдающегося ольфакторного чутья, таким полезным в постапокалиптическом быту навыком как умение видеть сны мертвых.

На неожиданных проявлениях этой способности и завязывается роман: в одном из своих видений Бретон наблюдает, как из некоего «черного пространства» в мир живых десантируется вооруженная до зубов и давно уже мертвая Ребека Рауш, в которую он был безумно влюблен тридцать лет до этого. Позже Бретон наблюдает еще несколько подобных случаев, о которых вероятнее всего разбалтывает. Тем самым он привлекает к себе внимание Партии, ведь Бретон оказывается единственным человеком, располагающим информацией о вторжении тех самых Дочерй Монро. За этим названием скрывается группа девушек-террористок, находящаяся в подчинении некогда заметного партийного деятеля Монро, который был убит в ходе партийных чисток. Монро был посмертно реабилитирован, но его появление по понятным причинам крайне нежелательно для Партии, которая к тому же переживает смутные времена раскола на множество отдельных фракций-деноминаций, чей внушительный список дан в последней главе романа. Бретона берут под стражу, а для расследования и предотвращения вторжения к нему приставляют партийного сыщика Кайтеля, чья задача – любыми методами уничтожить Монро, даже если для этого понадобится к прибегнуть к шаманизму или старому-доброму онирическому террору.

Допрос – стандартная форма диалога в книгах Антуана Володина, но на вопросы редко даются честные ответы. Бретон тоже не намерен быть искренним с Партией и утаивает, что лично знает одну из девушек, хоть и довольно сговорчив с Кайтелем, так как боится побоев. Вряд ли в мире, где значительная часть коммуникации построена на лжи, а за правдой обычно обращаются к мертвым, можно говорить о «ненадёжном рассказчике», но оснований доверять Бретону нет ни у Партии и ее ищеек, ни у читателя – Бретон ментально не стабилен, и все еще жив только благодаря своим телепатических способностям, в использовании которых заинтересована Партия.

Володин в своих произведениях неизменно обращается к избитым оппозициями, и просто уравнивает их в правах, как если бы в его мире радиоактивная катастрофа вдобавок ко всем разрушительным последствиям расплавила бы заодно все смысловые границы между явлениями, оставив их ошметки на пожирание языку. Сумасшедший/здравый рассудок, сны/реальность, живые/мертвые, революционеры/репрессивные органы – такие пары на страницах постэкзотических романов возникают постоянно, но не содержат в себе противопоставления и иерархии истинности, потому что истина осталась где-то там, до катастрофы. Такой плюрализм пронизывает все уровни постэкзотической прозы Володина вплоть до имен персонажей и самого языка, сочетающего образную французскую речь с советским новоязом.

Сознание Бретона тоже расколото в такт общей логики мира: о себе он рассказывает одновременно и в первом, и в третьем лице, как если бы речь шла о самом Бретоне и его вездесущем спутнике-двойнике. Это забавная повествовательная находка, и в ней слышится эхо типичной авторской децентрализации Володина из его более литературоцентричных текстов. Чем дальше идут события в романе, тем сильнее такая узаконенная раздвоенность мира и повествования дает о себе знать — роли персонажей меняются местами, а реальность кошмара перетекает в кошмар реальности. Бретон из жертвы становится охотником; сыщик Кайтель попадает в опалу, но избегает ликвидации лишь потому, что его по ошибке принимают за местного шамана, необходимого для окончательно решения вопроса с Монро; мертвые становятся полноценным героями повествования вместо умерших живых. Все это приводит к жутковатой и немного грустной концовке, где вторжение Монро все-таки случается, но уже при совсем других раскладах, чем предполагалась в начале романа. А в слабо освещенном редкими лампочками мрачном мире Дочерей Монро от начала до конца единственными константами, неподлежащими сомнению, так и остаются лишь мерзкий запах и беспрестанное капание дождя.

Сложно сказать, что восхищает больше: упорство, с которым Володин уже сорок лет творит в одних и тех же рамках, или его способность до сих пор делать в них что-то новое. В Дочерях Монро есть все традиционные составляющие постэкзотических книг Володина – в конце концов это жанровая литература, вполне себе такой one-man genre. Но есть и новые грани. Роман более фантастичен, чем обычно, в конце неожиданно из черных глубин пространства натурально вылезает нечто стременное. А лагерь, эта колыбель постэкзотизма, здесь оказывается психиатрическим и настолько большим, что в нем есть улицы, сектора и заброшенные трамвайные пути.

Самое удивительное в Дочерях Монро – это очень смешной роман. Прозе Володина вообще свойственно то, что он сам называет юмором катастрофы (humour du désastre) – особая тональность черного юмора, поразительным образом уместная в литературе, столь много черпающей из реальных кошмаров двадцатого века. Но этот роман при всей мрачности и напряжённости местами походит на абсурдистскую комедию: центральный персонаж Бретон шутит про устойчивое развитие и позволяет себе откровенно угорать над вопросами партийных агентов; сыщик Кайтель, который притворяется шаманом и допрашивает пару мертвых стариков, пытаясь их подкупить банкой малосолов, ощущается как герой комедии положений; сами эти мертвые старик со старухой, мило спорящие друг с другом о Партии и необходимости давать кому-либо показания, звучат как герои беккетовских пьес; прекрасные Дочери Монро забавно ругающие на смеси французского и английского языков, как заправские солдафоны. Все это на контрасте с общим мраком происходящего выглядит очень забавно.

Венчается этот парад черного веселья гигантским списком названий партийный фракций, принадлежность к которым в романе играет не последнюю роль. Вымышленные странные названия для всего – характерный элемент постэкзотической вселенной Володина, и это словотворческая страсть в свое время им даже обыгрывалась в романе Писатели. Там был персонаж, чье писательство заключалось в маниакальном придумывании новых слов, их категоризации и составлении гигантских списков воображаемых вокабул, растений, вымышленных мест и имен лагерных жертв – и я не удивлюсь, если Володин тоже за утренним кофе в качестве зарядки для мозга придумывает пяток странных имен, на вроде Виолы Мурманск или Лолы Шнитке, и заносит их в специальные файлы. Похожий список и с тем же количеством пунктов у Володина уже встречался в Постэкзотизме в десяти уроках, где приводилась библиография постэкзотических авторов. В Дочерях Монро вышло даже веселей, и читатель, закончив с основным текстом романа, волен поразмышлять - какая группировка ему ближе? Может быть Монро-абсолютисты? Или Ленинисты пятого дня? Или Ассамблея антикапиталистических танатологов? Марксисты Великого Сострадания? Пролетарский самурай? Наш ответ - Автономность Бардо!

Если кого-то все вышеописанное заинтересовало – читайте романы Дондог и С монахами-солдатами.

Если не заинтересовало, то читайте обзорную статью о Володине и заинтересовывайтесь, пока не поздно: