Под скальпелем: как изучают видеоигры в России

Что такое Game studies, и как к видеоиграм относится российская наука.

Редакция DTF разбирается, что такое игровые исследования и как изучают видеоигры. В фокусе — деятельность московского Центра и честный разговор о российской судьбе новой дисциплины.

Наука всегда стремилась выявить закономерности в явлениях и процессах, объяснить их, категоризировать и применить полученные знания на практике. Видеоигры не стали исключением. Началось всё с робких единичных исследований и переросло в абсолютно серьёзную аналитику на базе многих крупнейших университетов мира. Новая дисциплина получила название Game studies и собрала вокруг себя специалистов из различных областей науки. Упустить из виду эту тему мы не могли.

Первые исследования в этой области относятся к 80-м годам прошлого века — тогда делали акцент на медиа-составляющей компьютерных игр. Закрепление за направлением статуса полноценной дисциплины произошло в 2001 году, когда в свет вышел первый выпуск одноимённого электронного журнала GameStudies.org под крылом Лундского Университета и ИТ-университета в Копенгагене.

Сомнений в том, стоит ли изучать игры, не было. Скорее, неясно было, как именно их изучать. Одни, например, выступали за главенство геймплея, а другие призывали рассматривать игру как текст — конфликт разгорелся нешуточный.

Наиболее внятный подход предложили профессор Школы литературы, медиа и коммуникации Технологического института Джорджии Ян Богост и профессор кафедры цифровых медиа Массачусетского технологического института Ник Монфорт. Они обозначили пятиуровневую систему изучения игр, каждый из которых рассматривает проекты с различных сторон — от психоанализа и эстетики до программного кода.

Вслед за созданием научного журнала о видеоиграх появилась организация DiGRA (Digital Games Research Association), целью которой стало изучение и популяризация компьютерных игр. В область её интересов попало всё — от теоретических выкладок до таких социологических исследований, как влияние видеоигр на уровень насилия в обществе (разве можно было обойти эту тему?).

Сегодня в состав DiGRA входят восемь региональных подразделений, среди которых австралийское, немецкое, финское, израильское, японское, китайское и так далее. Ассоциация регулярно проводит международные конференции и выпускает собственный электронный журнал Transactions of the Digital Games Research Association (ToDIGRA).

В 2008 году основано американское общество SASDG (Society for the Advancement of the Science of Digital Games) на базе Калифорнийского университета в Санта-Крузе. В его состав вошли представители как научной сферы, так и IT-компаний, например Кент Фостер, занимающий должность руководителя по связям с университетами в Microsoft. Кстати, именно он стал в 2006 году одним из инициаторов первой конференции Microsoft Academic Days, которая проводилась в рамках Game Development in Computer Science Education (GDCSE). Позднее, в 2009 году, Microsoft передала права SASDG, и площадка для обмена мнениями получила новое название — The Foundations of Digital Games (FDG), а в этом году она впервые была проведена совместно с DiGRA.

HEVGA (Higher Education Video Game Alliance) — ещё одна значительная организация, созданная при поддержке ESA (Entertainment Software Association) . Миссия Альянса — создать образовательную платформу, которая подчеркнёт культурную, научную и экономическую значимость изучения и применения видеоигр в колледжах и университетах, а также внедрит в академическую систему программы по подготовке квалифицированных кадров. HEVGA намерена поддерживать рост их числа и всячески помогать сотрудничеству между вузами. Сегодня в HEVGA входят 186 американских высших учебных заведений, 13 канадских, шесть австралийских, семь британских, четыре немецких, а также японские, шведские, китайские и французские. Вот только российских в этом списке пока нет.

До России дисциплина, в отечественной среде получившая название «философия видеоигр», добралась лишь в 2012 году, когда в СПбГУ открылась Лаборатория исследований компьютерных игр (ЛИКИ) при Центре медиафилософии. В поле научных интересов Лаборатории попали феномен геймификации, интерактивность, людология и нарратология, специфика восприятия, а также этические и другие вопросы, связанные с играми.

Несмотря на недолгую историю Лаборатории, здесь не только изучают зарубежные источники, но и разрабатывают собственные методы для аналитики видеоигр. Сотрудники стремятся сформировать адекватное восприятие игр обществом и разработать методологический и концептуальный аппарат в диалоге между философами, социологами, геймдизайнерами, геймерами, специалистами в области программирования и теории игр, культурологами, музееведами.

Так, 25 ноября в Центре медиафилософии прошла Всероссийская научная конференция «Медиареальность: возможность рационального постижения», один из блоков которой был посвящен философии видеоигр — «Компьютерные игры как новые интерфейсы рациональности». В этот день обсуждали мифы и хардкор-рациональность компьютерных игр; выясняли, возможен ли диалог с NPC; и конструировали образ игрока в глазах разработчиков, священников и психологов.

В столице видеоигры изучают в Moscow Game Center (MGC), официально созданном в 2013 году на базе филосовского факультета МГУ им. Ломносова.

Идейный вдохновитель Центра — преподаватель МГУ Александр Ветушинский. Помимо научных изысканий, он проводит межфакультетские курсы в Университете, вовлекая студентов в мир игровых исследований, и читает по всей России лекции о философии видеоигр.

Упоминания достойна, по его словам, процедурная риторика, посвященная тому, как видеоигры способны передавать сообщения, заложенные автором. «Ян Богост настаивает на том, что именно видеоигры добавляют к уже изученным вербальному и визуальному уровням риторики новый — процедурный (убеждение посредством геймплея). В ряде книг уже описали, как, минимизируя количество текста, максимизировать его убедительную силу. И хотя не все эти идеи реализованы на практике, в какой-то момент и до них дойдет очередь», — убеждён лидер MGC.

MGC работает в коллаборации с молодыми учеными РГГУ. Совместно они проводят научные конференции и семинары, цель которых — ликвидировать безграмотность в сфере игровых исследований.

Весной 2016 года состоялась общероссийская конференция «Религия и мифология в видеоиграх», а в ноябре аспиранты РГГУ Максим Подвальный и Леонид Мойжес, а также представители МГУ Александр Ветушинский и Егор Соколов организовали два семинара на тему «Видеоигры и гендер» (второй — в кооперации с семинаром по гендерной теории НИУ ВШЭ). В центре внимания оказался нашумевший Gamergate, его причины и последствия, сексуальная объективация в виртуальной реальности, выражающаяся как визуально и нарративно, так и поведенчески. В том числе речь зашла о флеш-играх для детей, феномене fake gamer/nerd girl, сравнении моделей репрезентации женщин в играх Bioware, Blizzard и Bethesda и даже о сексуальном и психологическом насилии над личностью.

Подобные семинары интересны ещё тем, что дают высказаться всем желающим (чтобы выступить с докладом, надо подать заявку на участие). Game studies — наука молодая и открытая свежим идеям.

Следующий семинар — «Как философствовать видеоиграми?» состоится 6 декабря, в 18:00, в Шуваловском корпусе МГУ. В программе планируются доклады, посвященные философским идеям, представленным и реализованным в серии игр Metal Gear, Bioshoсk, моральному выбору в играх жанра RPG и истории, как она показана в стратегиях в реальном времени.

О буднях и перспективах российской науки мы пообщались с Максимом Подвальным, аспирантом Отделения социокультурных исследований РГГУ, сотрудником MGC и одним из организаторов семинара «Видеоигры и гендер».

Как происходит сотрудничество с MGC?

У нас те же цели и способы работы, похожее видение перспектив, опора на ту же теоретическую базу. Различий минимум: MGC изначально состоял только из философов, в то время как Леонид Мойжес — религиовед, а я культуролог. Это влияет на расстановку акцентов в рамках конкретного доклада, но не на деятельность в целом.

Как распределяете обязанности?

Пока нас мало, поэтому все берутся за всё. Роли не распределены — ни формально, ни как-то иначе. Мы проводим мероприятия и стараемся вовлекать людей хотя бы из университетской среды — если повезёт, потом и до остальных дотянемся.

К слову, в октябре я посетил международную конференцию в Польше, познакомился с организаторами. Они теперь хотят к нам приехать. Вовлечение иностранных коллег позволит запланированной конференции в мае получить статус международной. Мы ведём постоянную работу в сфере game studies, и рады бы делать ещё больше, будь у нас достаточное финансирование.

Вы упомянули о схожести видения перспектив в game studies. Какие они, эти перспективы?

Мы планируем расширить и консолидировать российское сообщество исследователей game studies, установить контакт с зарубежными коллегами, наладить академическую коммуникацию между сообществами изучающих game studies в России, Европе, а потом, если дико повезет, — в США, Канаде и далее по списку. Также необходимо преодолеть 20-летнее отставание в game studies от... ну, в общем, от всех остальных западных стран, будем откровенны. И наконец приступить к собственному производству такого знания в области философии видеоигр, которое было бы уже на уровне с мировым.

Как намерены реализовывать планы?

Идей много, но я расскажу про те, к реализации которых мы уже приступили. Во-первых, семинары. Функций у этого проекта несколько, от постоянного пребывания в информационном пространстве до рекрутинга и мониторинга уровня аудитории: год от года открытые мероприятия собирают все более и более сведущих в game studies слушателей.

Во-вторых, майская международная конференция сделает нас ближе к осуществлению каждой из вышеозначенных мечт — в начале декабря опубликуем анонс и Call for Papers. В-третьих, выпуск собственного электронного журнала с нашими текстами (на русском и английском) и переводами на русский язык иностранных текстов. Пока что переводами работ, посвященных философии видеоигр занимаются, насколько мне известно, несколько людей из ЛИКИ — и всё.

С какими сложностями, кроме нехватки кадров и финансирования, вы сталкиваетесь?

Добавлю небольшой штрих к проблеме нехватки кадров. Де-факто у дисциплины отсутствует какой-либо статус в массовом сознании. И вроде бы это хорошо — ну и пиши, что хочешь. А проблема в том, что незнакомый с дисциплиной человек зачастую будет формировать первое впечатление, руководствуясь «здравым смыслом».

Допустим, этот человек — потенциальный слушатель, просто геймер, который увидел анонс или услышал от знакомых о нас. Что он думает? Первый вариант: «Нафиг оно мне надо? Ведь наука — это скучно и бесполезно, даже если говорят об интересных вещах». Второй вариант: «О, круто! Наверно, мне там расскажут, как Тинкером нагибать Пуджа на миде». Конечный результат предсказуем. Теперь допустим, что этот человек — наш потенциальный «рекрут», некто из академической и/или геймдевовской среды. Он проявляет интерес к дисциплине, читает пару интервью в Интернете о том, что такое game studies, и решает, что готов ворваться в проблемное поле со своими инсайтами. При этом начитывать теоретическую базу он не собирается, да и знать о её существовании не желает, ведь он «20 лет в игры играет, смотрит обзоры, 10 лет в геймдеве работает».

В результате потенциальный рекрут оказывается раздавлен обвинениями в некорректной постановке проблемы, нерепрезентативности выборки, отсутствии опоры на уже существующие исследования. Причем те же люди никогда не подвергнут сомнению монополию литературоведа или киноведа на экспертизу в области литературы и кино, или экспертное мнение медика в области здравоохранения, но почему-то считают, что game studies — это просто, тут и знать ничего не нужно!

Неужели всё так плачевно?

Разумеется, не все подходят к нашей дисциплине с подобным предубеждением, но это то, что случается, и то, что мешает. Впрочем, я уверен, эти трудности со временем пройдут. Есть ведь еще и те люди, которые приходят к нам и остаются. Видимо, они узнают для себя что-то новое и интересное. Видимо, мы как-то можем помочь им иначе осмыслить и проанализировать их игровой опыт, лучше понять игровую индустрию. Другая проблема — нехватка личного времени. Некоторые мои коллеги, например, сейчас выходят на финишную прямую в плане защиты диссертаций. А меня это ждёт через год.

Компьютерные игры в России сталкиваются с изрядным скептицизмом, а порой и открыто принимаются в штыки со стороны общественности. Есть разница между признанием дисциплины в России и за рубежом и как реагирует на game studies научное сообщество?

Если загуглить «game studies bachelor's master's degree», получишь выдачу бакалаврских и магистерских программ в США, Канаде и во всей Европе, кроме пространства бывшего СССР. Любопытно на этом фоне прозвучало утверждение коллеги из Белоруссии: «В Белоруссии при Лукашенко никаких game studies в вузах не будет». Тенденция нездоровая.

Впрочем, когда ты культуролог, изучающий видеоигры, это воспринимается обыденно, ведь они изучают ТВ-сериалы, комиксы, рекламные плакаты, ток-шоу, мемчики и видосики на YouTube. Но бывают случаи, когда старшие коллеги проявляют своего рода снобизм — но не академический, а, как ни странно, обывательский. В их речь (возможно, против их намерений!) врываются маркеры их предубежденного отношения к видеоиграм как феномену в целом. И в этом никто не виноват.

Если общество и многие СМИ годами вдалбливают, что видеоигры — это позор, грех, путь к психическим заболеваниям, то от этого влияния так просто не сбежишь, оно как-нибудь да прорвется, даст о себе знать, зашепчет на ухо: «Начинай оправдываться! Не хочешь же ты сказать, что видеоиграми можно заниматься, не прося у всех прощения и делая вид, будто это никак не марает твоё имя?» И здесь очень важно сказать самому себе: «Да, хочу. Да, можно. Нет, моё увлечение ничем не зазорнее всех остальных, а мой объект исследования ничем не хуже вашего».

Какую пользу ваши исследования могут принести обществу, конкретному игроку, разработчику?

Сегодня в России уже есть частные заведения, обучающие геймдизайну, видеоигровому маркетингу, 3D-моделированию, есть вечерние программы в ВШБИ (ВШЭ) по дизайну игровых приложений. Однако всё в основном сосредоточено на практико-ориентированных учебных программах, которые создают производителей видеоигр.

Несмотря на это, мы имеем катастрофическое отставание, потому что производство продукции — это один из миллиона шагов, которые должны быть сделаны. Некоторые компании активно интересуются game studies, дают исследователям стипендии, оплачивают стажировки и даже учёбу в аспирантуре. Но есть и производители-ремесленники,агрессивно отрицающие видеоигры как искусство и неспособные оценить то влияние, которое их продукт оказывает на жизнь людей в широком смысле этого слова. Неспособны, но и не обязаны — это не их зона ответственности, к ним никаких претензий нет.

Проблема в том, что в России сейчас по большому счету и нет никого, кроме ремесленников и ремесленников, которые обучают новых ремесленников. Игроделы зачастую видят game studies как штуку несовместимую с их практикой. И чем в большей степени они ремесленники, тем сильнее им это кажется. Они ищут универсальные формулы. Гуманитарные подходы к играм между тем деконструируют схемы и формулы, анализируют и, таким образом, рискуют разрушить сложившийся язык описания, традиционный способ говорить и думать об играх.

Подобно тому, как рефлексия языка кинематографа в XX веке значительно поспособствовала его развитию и становлению как искусства, кооперация между разработчиками и исследователями игр могла бы многое дать игроиндустрии. Однако рефлексии такого медиа, как видеоигры, в нашей стране пока что официально и системно не обучают.